Бастард. Роман Алексея Осадчука - Алексей Осадчук Страница 14

Заметив мой пристальный взгляд, старик вздрогнул и опустил голову.

— Простите, господин, — повинился он.

— За что ты просишь прощения, старина? — удивился я.

Бертран, не поднимая головы, ответил:

— Вы не любите, когда я вам напоминаю о ваших родственниках по материнской линии.

— И зря, — ответил я. — Теперь можешь свободно рассказывать мне о них. Пусть я никому из них не нужен, но мне важно знать о своей семье все.

Бертран поднял голову, и я увидел слезы на его щеках. Похоже, за последние сутки новый Макс Ренар здорово реабилитировался в его глазах.

— Так что ты там сказал о крови? — переспросил я. — Что ты имел в виду?

Старик начал охотно объяснять.

— Когда вы разговаривали с этой мегерой, я как будто вернулся в прошлое. В те времена, когда ваш дед был молодым. Вы были так похожи на него, что на мгновение мне показалось, будто бы вы — это он.

— Понимаю, — усмехнулся я. — Но к счастью ли это, либо на беду, все-таки я — это я, Макс Ренар. Ну, разве что немного изменившийся. Повзрослевший, если угодно. Так что ты особо не удивляйся переменам в моем характере и образе жизни. Хм, может ты действительно прав… И это кровь предков просыпается во мне? Как считаешь, дружище?

Бертран широко улыбался и тыльной стороной ладони вытирал слезы, катившиеся по его щекам.

— Ну вот, ты снова плачешь, — вздохнул я.

— Это от счастья, господин!

Я покачал головой и, мысленно проклиная свою временную беспомощность и ранний визит местной бизнес-леди, попросил:

— Вот что, старина, подай-ка мне ночной горшок. Терплю из последних сил. А потом ступай на кухню и принеси воды для умывания. Заодно проконтролируй там процесс приготовления нашего праздничного завтрака. Ставлю талер на то, что мадам Ришар не сможет удержаться и захочет плюнуть в мою тарелку.

Старик охнул и засуетился вокруг моей кровати.

— А ведь верно! С этой мегеры станется. Ловко вы ее отбрили. Любо-дорого посмотреть.

* * *

После завтрака я отправил Бертрана в контору стряпчего, а сам занялся разбором бумаг моего двойника. Старик сложил все свитки и конверты, что были на столе и в шкатулке, на табурет у изголовья кровати, чтобы мне было удобно их доставать.

Не прошло и часа, как все бумаги были рассортированы на четыре стопки. В первой, самой большой, которую я мысленно окрестил как «всякий мусор» были свитки и клочки бумажек, исписанных небрежным подчерком, принадлежавшем прежнему Максу.

Оказалось, что мой двойник пытался писать стихи. Все они были о любви и представляли собой третьесортную лабуду и графоманщину. Но неожиданный привет от Макса в виде чуждого мне эмоционального всплеска подсказал, что все это было написано от чистого сердца. Ту, которой посвящались эти вирши, мой предшественник буквально боготворил.

Некая Вивьен Леруа. Это та самая актриса местного театра, из-за которой он, в конце концов, и погиб. Здесь же мною были обнаружены ее письма Максу, в которых она страстно восхищается его слогом и в тоже самое время периодически клянчит у него деньги. Причем делает она это настолько топорно, что даже последний болван понял бы, что его разводят, как лоха. На мгновение мне даже стало жалко этого идиота, но я быстро отогнал от себя эти мысли.

Во второй стопке, не менее внушительной, лежали многочисленные долговые расписки. Закончив с расчетами, я устало откинулся на подушку и закрыл глаза. Все намного хуже, чем я думал. Макс умудрился задолжать без малого сто шестьдесят серебряных крон. Считай, больше половины той суммы, что он привез из столицы. На эти деньги можно было небольшой домик приобрести.

И это, не считая процентов и долгов, о которых я еще не знаю. Вопрос с побегом встал передо мной в полный рост. Пусть уж лучше объявляют в розыск, чем горбатиться всю жизнь на кредиторов. Свалю в другую страну, сменю имя и поминай как звали. Плута попробуй еще найди.

Правда, было одно «но» и довольно весомое. Пусть Макс и являлся бастардом, но он был признан отцом-графом. Следовательно ― он являлся частью дворянского сословия, господствующего класса этого мира. Многие отдали бы огромные деньги, чтобы получить те же привилегии, что имел незаконнорождённый графский отпрыск. Для таких людей сто шестьдесят серебряных крон ― всего лишь капля в море. Так что вариант с побегом только на крайний случай.

В третьей стопке находились письма. В основном это были любовные послания от Вивьен Леруа, именно их Макс бережно хранил в шкатулке. Еще раз перечитав несколько приторно-слащавых посланий, я аккуратно отложил их в сторону. Они мне еще понадобятся. Эта мадам крутила Максом, как хотела. По сути, львиная доля долга, оставшегося мне в наследство, это сумма, что была потрачена на эту пиявку.

Помимо любовных посланий в стопке было еще несколько писем. В основном это были ответы из секретариатов торгового дома «Легран и сыновья» и графа де Грамона. В каждом из них шла речь практически об одном и том же. Это были сухие отказы в денежном обеспечении. Видимо, Макс, особо не стесняясь, строчил письма в столицу с просьбами к дяде и богатому деду, чтобы те выслали ему денег.

Только одно письмо было написано, так сказать, по-человечески, не сухим канцелярским языком. Оно было от старшей сестры матери Макса, Изабель Легран, в котором та просила непутевого племянника больше не писать и не требовать денег. В отличие от секретарей, она выражений не выбирала. Максу прямым текстом заявляли, что для семьи он чужак, и что его не хотят знать и видеть. В общем, на долю в наследстве ему нечего даже рассчитывать.

М-да, ну и семейка у парня.

В последней стопочке были два документа. Удостоверение личности Макса Ренара и бумага, подтверждающая его право владения сервом Бертраном Фурнье, сыном мельника.

Я потер руки. Очень хорошо, как раз то, что мне нужно.