НЗ. набор землянина - Оксана Демченко Страница 13

При виде моих двух комнат у гостьи случился приступ икоты. От осознания, что одну отдают в пользование, добавился кашель. Чахлая роза. Её надо валерианочкой поливать три раза в день.

– Мы пребываем в прайде, – бормотала она, жалобно глядя на меня. – Только так, это суть жизни и чести.

За «прайд» не ручаюсь, но как-то я должна было воспринять это понятие? Вместе они ходят. Божественный впереди, аки лев. Толпень безымянных дур вослед ему, благоговея. Я спросила, какого фига продолжается почитание. Религия в основе, лев неутомим или еще что объективное. Кукла закатила глаза, одеревенела и попробовала рухнуть в обморок. Я успела подтолкнуть стул, и она отсиделась в шоке. Чуть погодя обмякла, принялась стенать и шептать, что божественный был и есть всегда, поколения сменяются, а верность превыше времени.

– И мозга, – буркнула я. – Внятно сопи: какие нафиг поколения? Вы ж выродились бы!

– Я улучшенный клон улучшенного клона модифицированного клона, – гордо сообщила Гюль. – И так последние пять сотен циклов. От основания прайда. Мы неразлучны и счастливы. – Она затравленно покосилась на меня, стараясь не поднимать взгляда. – Были. Здесь есть бассейн?

– Вертикальный, типа гроб с музыкой, – указала я на душ. – Гурчит, журчит и плюется… наверное. Осторожно, я в этот ящик еще не играла.

Она прошествовала в двухсекционный гроб… то есть душ. Царственно огляделась, барабаня украшениями на концах косичек по тесным стенкам. Высунулась из помоечного отдела в разоблачатель, брезгливо кривя безупречные брови, почти скрытые тканью платка. Указала пальчиком на стену.

– Чистка. Хорошо, надо готовиться. Всегда готовиться к вниманию божественного.

– Пионеры-маньяки, блин, – отчаялась я. – Боров жил, боров жив, боров будет жить. Прости, это я мантру пою. Не слушай.

Таких гостей нам не надо. Но слово не воробей, а генерал сволочь два раза. Мог бы этой двинутой клоно-кукле выделить отдельную упаковочную коробку с лентами и бантиком, пусть бы там лежала и ждала божественного, попахивая розами и формалином.

Она прикрыла дверь. Долго шуршала шмотками, затем стукнула второй дверью и включила подачу воды. Я притаилась возле кухни. Если сейчас будет визг ошпаренности или вой отмороженности – не удивлюсь. Увы, тихо. Душ меня разочаровал.

От переживаний зачесалась шея. Я вспомнила, что хожу в форме безвылазно и не знаю даже, как она снимается. А душ-то безопасен, и чистка сейчас уродует чужие шмотки, выну их – буду знать, уцелеют ли мои. Это важно: тут до полного износа ничего не списывают. Пожеванная форма в дырочку будет еще годна, клянусь Чаппой и его квиппой.

Пуговиц на форме не было. Молний тоже. Липучек ни одной. Может, меня полагается распаковать лишь к моменту отставки? Кошмарненькая перспектива. Я повозилась еще и нашла уплотнение в вороте, при нажатии форма стала расползаться по переднему шву, которого самого мгновение назад не было. Непристойнейшая форма, дичайшее будущее, они совсем забыли о нижнем белье. Ладно, вон в щели одноразовое нечто – типа салфетки для всего тела. Можно закутаться.

Чистка очень своевременно щелкнула дверцей. Я выгребла гору ткани, придирчиво прощупала имущество Гюльчатай – вроде, все гладко и без дыр. Прощально подмигнула своей форме, содрала значок с кармана, спасла ложку из сумочки – а все прочее, включая неразъемные со штанами ботинки, сунула в недра шайтан-машины. И, не дыша, закрыла дверцу.

Словно почуяв это, звезда гарема перестала повизгивать народные мелодии и завозилась, пробуя выбраться из гроб-душа. Успешно, к сожалению. То есть едва она возникла в дверях, я начала сожалеть обо всех своих деяниях и словах от момента знакомства с Васей. Гюльчатай тоже не упустила случая и включила визг. Это походила на свист чайника, только раза в три громче. Я не знала, как прекратить шум, зато усиливала его во всю мощь горла, блин. Душ тоже старался и резонировал нам.

Гюльчатай до пояса была вполне даже она. Ниже пояса по всем признакам – он. Моей широты взглядов не хватало для принятия этого факта, и я закрыла глаза. В темноте визжалось вдохновенно, солидарно. Когда стало тихо, у меня из головы схлынула паника. В ушах слегка звенело. Пока я не начала сознательно порыкивать от злости.

– Генерал! – внятно позвала я, прокашлявшись и сунув Гюльчатаю шмотки: пусть закапывается. – Ведь прослушиваешь, гад! Так учти, умник, я тебя кастрирую тупым ржавым ножом, понял?

Гюльчатай – все оно, не знаю теперь, как именовать – затихло под тканями. Генерал предусмотрительно не отозвался. Но чую я, чую: ржал сейчас, как конь. «Сама разбирайся». Вот я и разобралась.

– Как это понимать, товарищ гражданка клон? – строго спросила я у вороха ткани, компактно маскирующегося под ветошь в углу душевой. – Все удобства для божественного. И этот гниденыш даже имя тебе не выделил! Эй, он хоть – он?

В углу закопошилось. Подтвердило, наверное. Блин. И зачем мне эта моя широта взглядов. Брат бы сказал, что такое вот надо пристрелить. Но универсум большой, в мой дом оно влезло не нахрапом, оно тут по приглашению. Если уж стрелять, то в божественного. Пока из вооружения у меня только ложка, ею можно вдумчиво выесть гаду мозг… Если не будет рыпаться.

– Эй, сердечный приступ не подцепило? Хорошо, однако.

Чистка щелкнула, я выгребла свою форму, теплую и сухую. Постояла, наблюдая дрожащую в углу ткань. Блин. Ну, зачем этому сочувствовать? Может, оно так само хочет жить. У них так принято. Было. Пятьсот циклов назад.

– Одевайся и марш на кухню. Будем думать, – сообщила я. – Я тут власть, ты тут гостьё подневольное, глупостей не делать, из дома не выходить, с балконов не бросаться. – Чуть подумав, я соврала для профилактики: – Трупы тут хранятся голые на общем обозрении, въезжаешь?

При нажатии на кнопку в кухне мне выдали две тарелки и два стакана. Гюль поставили на довольствие. Я заглянула в кладовку. Коробка лежала там, где была оставлена. Рядом аккуратно помещались две крошечные таблетки: система работала. Окислитель производился в сверхкомпактной форме. Древний коллега по несчастью не обманул, мир его памяти. Я немного подумала, насколько система нелегальна. По идее, кислород надо восстанавливать из углекислоты, а мы тут уворовываем часть. Вероятно, в масштабах габ-порта это допустимо и несущественно, пока ловких – всего-то один экземпляр.

Гюльчатай выползло в коридорчик и там присело на пол, отвернувшись от меня.

– Мы не общаемся с неполноценными, – скорбно сообщило оно. – Мы не пятнаем себя. Контакты с животнорожденными неулучшенными есть позор и падение. Божественный не примет меня. Надо было умирать в чистоте.

– Ты еще парадом ту пройдись, энергичное меньшинство, – посоветовала я. – Вот неймется вам в любом мире, сперва боретесь за равенство, а потом всех уже надо выравнивать на правофлангового… Садись и ешь. Властью, данной мне квиппой, назначаю тебя бабой и именовать буду «она» и Гюль. Платок с морды убери, есть не сможешь. Опять же, видела все вплоть до пяток, поздно помирать в чистоте.