Время, назад - Филип Киндред Дик Страница 13

— В плохом смысле. Инстинкт саморазрушения.

— Лучше уж это, — сказал он, — чем инстинкт убивать.

Может, спросить об этом у Орвилла?

Он обратился к твердой маленькой сфере, которую держал в руке:

— Я ошибаюсь, когда чувствую за собой вину? Веду борьбу с городским советом? Разговариваю с советским официальным представителем во время перерыва для кофе? — Он подождал, но ничем не произошло. — Когда верю, продолжил он, — что сейчас как раз то время, когда те, кто делают машины, чтобы убивать, калечить и выбрасывать все в отходы, должны быть людьми этически цельными? Чтобы действительно создавать машины, которые убивают, калечат и выбрасывают. Вместо тех, что создают верные предпосылки для всеобщего небытия, декадентских новых веяний — таких, как ты? Он снова подождал, но Старый Орвилл молчал.

— Он сломан, — крикнула Ларс Марен.

— Дай ему время. В нем 14000 взаимосвязанных частей. Они должны все сработать.

— Ты хочешь сказать, в нем полная схема системы управления 202–го?

Он с ужасом посмотрел на Старого Орвилла. Да, конечно! Эта сфера была такого же размера и формы, что и система управления 202–го. Он начал думать о возможностях Орвилла. Он мог отвечать на заданные ему устно вопросы даже лучше, чем железооксидная или перфорированная лента из 60–ти составляющих. Ничего удивительного, что ему требовалось время, чтобы ответить на вопрос. Он активизировал свои оценивающие способности.

Возможно, больше ни в каком эскизе Ларс этого не превзойдет. Ведь уже есть он, Старый Орвилл, новинка, заполнившая свободное время и умы мужчин и женщин, работа которых дегенерировала в такой уровень психомоторной деятельности, что даже тренированный голубь справился бы лучше. О Боже!

Сбылись его самые худшие ожидания!

Ларс П., подумал он, вспомнив рассказы и новеллы Кафки, проснется однажды утром и обнаружит, что каким–то образом за ночь превратился в гигантского — кого? Таракана?

— Кто я есть? — спросил он Старого Орвилла. — Забудь мои прежние вопросы, ответь только на этот. Кем я стал? — Он зло стиснул сферу.

Одетая в голубые хлопчатобумажные китайские штаны, Марен стояла на пороге спальни и наблюдала, как он боролся со Старым Орвиллом.

— Ларс П. проснется однажды утром, чтобы обнаружить, что каким–то образом за ночь он превратился в… — Она замолчала, потому что в углу гостиной пискнул и включился телевизор. Сейчас должны были передавать сводку новостей.

Забыв о Старом Орвилле, Ларс повернулся к телевизору. Он почувствовал, что его пульс участился. Сводки новостей всегда сообщали только о плохом.

На телеэкране появилась надпись: «Сводка Новостей». Голос диктора зазвучал профессионально спокойно: «НАСБА, космическое агентство Запад–Блока в Чейенне, Вайоминг, объявило сегодня, что новый спутник, запущенный, возможно, Народным Китаем или Свободной Кубой, находится на орбите в…»

Марен выключила телевизор:

— Ну и новости!

— Я жду дня, — сказал Ларс, — когда уже запущенный спутник сделает сам себе еще один, для компании.

— Они уже и сейчас это делают. Ты что, не читаешь газеты? Ты не читаешь «Сайентифик Америкэн»? Ты ничего не знаешь? — Ее насмешка была серьезно–ироничной. — Ты просто идиот–ученый, такой же, как и те кретины, что запоминают номера всех лицензий, или номера видеофонов в районе Лос–Анджелеса, или индексы всех населенных пунктов Северной Америки. — Она прошла в спальню за верхом от своей пижамы.

В руке Ларса пошевелился и заговорил забытый Старый Орвилл. Жуткая штука! Он заморгал и со скрежетом произнес телепатический словесный ответ на вопрос, о котором Ларс уже забыл.

— Мистер Ларс.

— Да, — ответил тот загипнотизированно.

Старый Орвилл, покряхтывая, стал медленно разворачивать свои так долго готовящиеся ответы. Хотя он и был игрушкой, но не простой. Слишком много содержащихся в нем компонентов делали его чрезвычайно словоохотливым.

— Мистер Ларс, вы задали онтологический вопрос. Индоевропейская лингвистическая структура не дает возможности провести четкий анализ. Не могли бы вы перефразировать свой вопрос?

После минутного раздумья Ларс ответил:

— Нет, не мог бы.

Старый Орвилл помолчал, потом заявил:

— Мистер Ларс, вы — вилкообразная редиска.

Всю свою жизнь Ларс никогда не знал точно, когда нужно смеяться.

— Это Шекспир, — сказала Ларс Марен, которая, уже благоразумно одетая, присоединилась к нему и тоже слушала. — Он цитирует. — Конечно. Он основывается на огромном банке данных. А ты ожидал совершенно новом сонета? Он может только пересказать то, чем ем напичкали. Он может выбирать, а не придумывать. — Марен была искренне удивлена. — Честно говоря, Ларс, у тебя действительно не технического склада ум, и, по правде, нет никакого интеллектуальном…

— Замолчи, — сказал он. Старый Орвилл собирался что–то произнести.

Протяжно, как заигранная пластинка, тот промычал:

— Ты спрашивал, кем ты стал? Ты стал изгоем. Бродягой. Бездомным.

Если перефразировать Вагнера…

— Ричарда Вагнера, композитора?

— А также драматурга и поэта, — напомнил ему Старый Орвилл, — и перефразировать Зигфрида, для того чтобы обрисовать твою ситуацию, то «Ich hab nicht Bruder, noch Schwester, meine Mutter… ken ich nicht. Mein Vater…», — добавил Орвилл, подумав.

Получив дополнительные данные после замечания Марен, интегрировав их, он поправился:

— Имя «Мистер Ларс» запутало меня. Я думал, это был Норс. Извините меня, мистер Ларс. Я хочу сказать, что вы, как и Парсифаль — Waffenlos, без оружия… в двух смыслах, буквальном и переносном. В действительности вы не производите оружия, ваша фирма только притворяется. Вы — Waffenlos в другом, более общем смысле. Вы невинны, как юный Зигфрид, до того как убьет дракона, выпьет ем кровь и поймет песню птицы, или как Парсифаль, до того как узнает свое имя от цветочных фей. И возможно, в этом нет ничего хорошего.

— Не совсем дурак, — сказала удовлетворенно Марен, кивая. — Я заплатила шестьдесят кредитов. Давай, валяй, болтай.

Она подошла к кофейному столику, чтобы взять из пачки сигарету.

Старый Орвилл пережевывал решение, как будто мог решать; а не выбирать из банка данных, как сказала Марен. Наконец он промолвил:

— Я знаю, чего ты хочешь. Ты столкнулся с дилеммой. Но ты никогда не формулировал ее для себя и никогда с ней раньше не сталкивался.

— И что же это такое? — озадаченно спросил Ларс.

Старый Орвилл сказал:

— Мистер Ларс, вы отчаянно боитесь, что в один прекрасный день придете в свой нью–йоркский офис, ляжете, войдете в транс, затем очнетесь и не сможете предъявить ни единого эскиза. Другими словами, потеряете свой талант.