Иномерники - Николай Басов Страница 13

Вот за эту дурацкую мыслишку Ромка и зацепился, то есть умом он понимал, что ведет себя неправильно, что нужно как-то по-другому реагировать, но выходило, что действовать он никак не может. Стоял столбом, соображал, как дурак, увидевший, предположим, некий навороченный калькулятор, даже не комп, и думал, отчаянно думал! «Группа Колбри разрабатывала в последнее время новые варианты пси-взаимодействий, – соображал он, – возможно, по моей же программе, пусть и со своими наворотами, но ведь это не может быть слишком уж опасно, если только…

Нет, никаких «если», ничего особенно ужасного случиться не могло. Ведь то, куда они ходят, – этого нет, это все – где-то в несуществующем, потустороннем мире, почти привидения… Этого – нет», – очаянно думал он. Но это было. Потому что, хотел он того или нет, но уже увидел.

Параскаф, как в последнее время стали называть их машины, в том числе и те, в которых экипаж, подчиненный научной группе Келлерман – Колбри, ходил в непознанный мир, который он, как оказалось, не очень-то хотел принимать за настоящий, существующий… Так вот, машина стояла открытой, пандусы-лепестки-двери были откинуты, лежали себе спокойно на полу зала, открывая всем внутреннее устройство этого… все-таки антиграва. Пусть измененного, пусть уже предназначенного для другой цели, чем простое преодоление гравитации матушки-планеты, но – антиграва! Или все же – параскафа?

А внутри было то, от чего, как Ромка догадался, его сознание и пряталось, не совсем точно и правильно воспринимая действительность. Внутри, в пилотских креслах, где должны были находиться люди, там… В том кресле, что открыл левый по отношению к Ромке лепесток, находилось какое-то чудовище! Огромный сине-фиолетовый осминог или что-то похожее на него, мощный, с безумно-жестокими, блюдцеобразными немигающими глазами, которыми оно – это чудовище – изучало всех тут собравшихся, и на него, на Ромку, тоже уставившееся с давящим ужасом. А может быть, оно смотрело все же на Колбри? Чудовище словно выбирало себе жертву, следующую жертву – как понимал почти каждый, кто тут находился. Оно бы уже выбралось из машины и напало на людей, если бы могло расцепить ремни и жесткие зажимы, которые прикручивали его к полетному креслу, где должен был находиться… Ромка сосредоточился.

Это была самая обученная группа Келлерман. Почему-то ее Анита очень тщательно готовила и возилась с ней дольше требуемого времени. Кажется, она взялась изменить их психопрофиль, чтобы они… Да, чтобы они все же соответствовали требованиям и гипотетической необходимости долгого пребывания в Чистилище. Для американов это было нетрудно, они всегда были мастаками по таким вот штукам, как ментопрограммирование, коррекция психопрофиля и загрузка мозгов новыми, порой и впрямь неплохо действующими умениями и пси-навыками.

Вот и эту, свою самую толковую, как говорила Анита, группу она подучила, изменила их особенности, настроила на проявившиеся пики любознательности и стрессоустойчивость… И они смогли, пробились в Чистилище, они попали туда, об этом Ромка слышал еще неделю назад. Как же их звали, этих ребят? Роман с ними знаком не был, но имена вспомнил. Ласло Фарош, из Будапештской школы антигравиторов, говорили, очень способный парень, Лендер Булон, швейцарец, человек совершенно выдающейся силы, и Одетта Загермайер, по слухам, откуда-то из Аргентины, но из немок… Суггестор с двумя академическими образованиями, Ром видел ее показатели, ай-кью около ста шестидесяти, эмоциональное владение собой, словно у йога, и вообще очень деятельная и вполне социально адаптивная.

Он не заметил, как подошел почти к самому пандусу второго кресла в параскафе, а там было… Так, еще раз – спокойно, вот здесь Загермайер и должна была находиться. Но сейчас в кресле восседала чуть обвисшая, но еще живая и очень злобная… акула, или нет, не акула, собственно, лишь голова похожа на эту морскую хищницу, точнее – пасть с зубами и остроносая морда, в которой, к ужасу Ромки, проглядывало что-то и от собаки, только очень уж жестокой, зверской собаки. Каких не бывает в реальной жизни.

Он не мог вынести этого зрелища, он отбежал в сторону и увидел, что находится в третьем, пилотском, кресле, там, где должен был находиться этот несчастный Булон… Он не изменился, он обвис на своих ремнях в кресле, частично обгрызенный, частично истерзанный. Голову ему что-то отъело почти на треть, и был виден его мозг, а глаз с этой, обгрызенной, стороны висел на зрительном нерве, выкатившись поверх кровавой лужи, которая образовалась из смеси мозгового вещества и крови. Висел, будто спущенный воздушный шарик после неудачного празднества. Ромка сообразил, что своими щупальцами осьминог, который когда-то был Ласло Фарошем, потянулся за спину и достал швейцарца, и стал обдирать, потому что, в отличие от земных остопусов, оконечности его щупалец были утыканы гребешками острых, похожих на длинные расчески, но изогнутых внутрь когтей.

Где-то сзади раздался хлопок, и тут же голос Мзареулова твердо и жестко отреагировал:

– Кто-нибудь из медперсонала, займитесь Веселкиной.

«Значит, Валентине стало худо», – понял Ромка. И еще он осознал, что слушает, изо всех сил слушает, что еще скажет директор школы, естественный командир в этой ситуации, и, как оказалось, достойный командир.

– Зверей заблокировать силовыми полями. Есть у нас тут переносные полевые парализаторы? Как это – куда-то забрали? Вернуть, и мгновенно, или я тебя, Никита Палыч…

Это он на Маслякова ругается по транслятору. Ромка вздохнул, повернулся к стоящим тут людям.

– Где наш генерал? Где Желобов? Пригнать его, хотя бы и взашей, если для него общая тревога – не приказ! Вы, да – вы, оба солдатика, ко мне, у вас должны быть хотя бы пистолеты, держите этих… эти создания на мушке, пока не принесут парализаторы, и стойте твердо, как солдатам положено.

Он еще что-то командовал, решая эту ситуацию. А Ромка, для разнообразия, как ему самому показалось, взглянул наверх, на балкончик, где находились технические службы. Там была Келлерман, почему-то он увидел ее очень резко, будто бы приближенно, она прилипла, словно огромная муха, к стеклу, отделяющему ее от общего зала. И он увидел текущие у нее из глаз слезы отчаяния, и ее бледные, до синевы, губы, и ее безумные руки, которые все время дергались, будто существовали отдельно, она пробовала почему-то прикрыть грудь и низ живота… Будто прятала свою выдуманную, несуществующую наготу извечно женским жестом слабой защиты.

«А ведь она уже не будет никогда никем руководить, просто не сможет, даже если ей и предложат как-либо продолжать карьеру», – подумал Ромка с удивительной отчетливостью. И он совершенно точно знал, что прав в этом своем выводе. Вот такое у него появилось сейчас свойство – он увидел будущее этой женщины, словно какой-то провидец или парапсихолог из тех колдунов, что дают назойливые объявления в газетах.

И еще, с этой вот ненормальной способностью углядеть Келлерман очень близко, будто в бинокль или мощный оптический прицел, он заметил у нее над левой скулой седую прядку. Он не верил, что человек может за считаные минуты поседеть: волосы растут недели, а изменение цвета – в минуты? Нет, такого он не признавал, но видел. И туго, как-то слишком уж расчетливо при этом соображал, а ведь она, Анита, весьма молода, по меркам нашего мира, действительно, – почти девушка, но вот теперь… «Придется поверить в седину от переживаний», – решил Ромка.