Кузнец - Леонид Бляхер Страница 13

Всю дорогу до Усть-Кута я думал про не такое уж отдаленное будущее. Пытался выстроить хоть какую-то программу действий. Просто отсидеться в сторонке было бы самым душевным: засунул голову в песочек, посидел так лет десять, а там, глядишь, всё и образовалось. Я жив и, может быть, даже здоров. Не погибну в 1658 году, как оно предписано по прежней истории.

В этом варианте целых три недостатка. Первый – не даст мне этот старик, коли он здесь хозяин, так спокойно отсидеться. Вытоптал, гадина, лыжню такую, что и не свернешь. Второй минус – в этом варианте даже на слабой надежде вернуться домой стоит поставить крест. Жить мне здесь, стараясь забыть про Хабаровск, мастерскую, клиентов, Люду. А не хочется. И последнее. Не высижу я. От одной мысли про поход распирать начинает. Хочется идти и делать что-то.

Другой вариант – пойти в поход, но подготовиться получше, пользоваться тем, что я заранее знаю хотя бы в общих чертах. Не петлять по лыжне старика, а свою лыжню проложить, пусть и в том же направлении. Идея прикольная, но как ее реализовать, я еще не придумал. Поглядим, время пока есть. Вот на Хабарова и поглядим. Слышал я о нем изрядно, а теперь и вживую познакомлюсь. Насколько я помню, он в Усть-Куте сейчас и живет. Кстати, и острог уже виден.

Усть-Кутский острог был совсем небольшим, гораздо меньше Илимского. Тот по местным меркам был уже городом. Здесь же – пара-тройка жилых строений для служилых людей, десяток крестьянских изб и два склада, обнесенные палисадом с одной проезжей башней. Не было даже церкви.

Проживало в остроге и слободе полтора десятка крестьянских семей, меньше десятка домов занимали плотники-корабелы, строившие суда на плотбище у слияния рек Куты и Лены. Жил в остроге казачий дозор, что ездил по ясак, жили целовальники со своими людьми, приказчик над пашнями и солеварнями. Люди, что пахали и соль варили, поселились за околицей острога, в слободе или небольших поселениях вокруг. Всего в округе сотни две жильцов.

Только значил этот небольшой острожек совсем не мало. Во-первых, через него шел самый удобный путь с Ангары и Енисея на Лену. Во-вторых, стояло тут плотбище, где делали суда для перехода по рекам. Суда строили большие и малые, грузовые и военные, что, впрочем, не особенно отличалось. Главное же, хлеб в тех местах родился. С хлебом в Сибири было плохо: хлебные или житные отпуска везли издалека, часто с самой Руси. Здесь же хлебушек свой, и немало его. Конечно, больше рожь, чем пшеница, но всё же. То же и с солью. Здесь ее было в достатке.

Основал острог всё тот же Иван Галкин и другой знаменитый атаман, Петр Бекетов. Но если Галкин отличался какой-то невероятной удачливостью и лихостью, то Бекетов был, судя по рассказам, дядька мудрый, хоть и не такой удачливый. Впрочем, ни того, ни другого в Усть-Куте не было. Люди они были военные, не администраторы. Шли туда, где жили немирные народы, приводили их под высокую государеву руку. В острогах же и острожках (особенно, если там было что-то кроме «примиренных народов») начиналась мирная жизнь.

В месте, где стоял Усть-Кут, кроме «примиренных народов» было много чего. Лет за пять до того, как меня занесло в этот мир, распахали здесь первое поле покрученники промышленного человека Ерофея Хабарова. Ему же принадлежала первая солеварня, стоявшая близ острога, у соленого озера. Правда, потом солеварню у озера отжал у него воевода Головин, тот самый «злой воевода». Пришлось промышленнику новую солеварню ставить на соленом ручье. Но мужик, видно, был кремень: упал, поднялся, опять пошел в гору.

Соль добывали совсем диким способом: из озера черпали ведрами воду, выливали ее в деревянный ящик, оттуда вода стекала по желобу, когда поднимали заслонку. Той водой наполняли железный чан, выпаривали воду на огне. А соль потом ссыпали в мешки и отправляли в Якутск по реке Лене. Из воеводских кладовых соль шла по всем острогам. Часть уходила даже в Енисейск. Что-то оставалось в Илиме.

Смотрящим над этими солеварнями меня и назначили. На мое счастье, предшественник со своими людьми спокойно передал мне дела и отбыл в Илим, даже саблей трясти не пришлось. При солеварнях остались работные мужики и один грамотей, который вел учет полученной соли.

Соль была здесь штукой дорогой, редкой. Потому на солеварни могли налететь лихие люди, а таких здесь было – как бы сказать – почти все, у кого оказывалось хоть какое-то оружие. А не лихие сидели за Большим камнем, как в те годы называли Урал, или гибли по дороге. Добирался сюда народ, умелый в работе и в ратном деле, в нужной мере безбашенный. Казаки и должны были защищать солеварни, сопровождать грузы по реке и по волоку до Илима.

Вообще, насколько я знал по прошлым – через Усть-Кутский острог – поездкам в Якутск, власть здесь была интересная. Был приказчик над острогом. Но его власть была только в остроге, да и то скорее над его десятком, который, если что, должен был острог защищать и собирать ясак с ближних стойбищ инородцев. В книгах так и писали, что в остроге стоит десяток казаков (по учету больше и не было, а мы проходили по другим книгам). Он же следил за плотбищем.

Отдельная власть была у смотрящего (приказчика) над пашнями, отвечающего за поставку зерна в Якутск и Илим. У него тоже были свои люди, охраняющие хлебопашцев и караваны. Были здесь и целовальники, которые ведали сбором подати с проезжающих по волоку торговых и промышленных людей. У тех тоже была своя сила. При всем том жили вполне мирно и дружно. Друг друга не задирали, в чужие дела не лезли.

В первый же вечер по прибытии, едва успели мы разместиться в остроге, как прибежал молодой казак с сообщением, что десятника (меня) приказчик зовет. Ну, зовет, так пойдем. Надел я кафтан понаряднее, нацепил саблю: хорошо помню, что встречают по одежке. Покажем, что и мы не кухаркины дети. Собрался и пошел, благо идти было до соседнего дома.