Чужая сила - Борис Батыршин Страница 13

Земля, Северное море.

…ноября 1917 г.

Цеппелин Кайзерлихмарине L-32 уже сутки играл в кошки-мышки с поджарыми, словно гончие – уиппеты, дестроерами британского Гранд Флита. Стоило призрачной сигаре мелькнуть в разрывах низких туч, корабли боевого охранения эскадры адмирала Джеллико кидались на перехват.

Перед каждым участником этой игры стояла своя задача. Цеппелин старался как можно дольше сохранять визуальный контакт с линейным ордером британцев, оповещая стрекотом морзянки радиотелеграфистов Гохзеефлотте. А эсминцы Его Величества короля Георга стремились оттеснить настырных германцев за горизонт, поймать в западню изломанных курсов и директрис, растерзать огнём стомиллиметровок, засыпать шрапнелью. Или хотя бы отогнать подальше от бронированной колонны, чтобы скрыть очередное изменение курса. При удачном раскладе, разорвавшие контакт с цеппелином линейные крейсера запросто могли «исчезнуть» с германских штабных планшетов, чтобы объявиться в самый неподходящий момент в неожиданном месте.

Острые форштевни резали волну, буруны расходились длинными пенно-белыми усами, злая, короткая волна Северного Моря разбивалась об измятые скулы. И – скорость, скорость! Успеть, выйти на дистанцию эффективной стрельбы, приветить наглецов близкими разрывами, отпугнуть, отогнать…

Но такая неуклюжая, медлительная с виду летучая сигара неторопливо разворачивалась и легко оставляла рассерженных «гончих» за кормой – даже на средних оборотах своих «Майбахов», цеппелин без труда давал полсотни узлов, в то время, как эсминцы даже на новеньких котлах, даже со свежеокрашенными днищами с трудом выжимали тридцать пять. А сейчас, разболтанные в бесчисленных походах Великой Войны, они хорошо если давали тридцать – да и то, на крайнем надрыве турбин, в бешеной вибрации, от которой через час-другой такого хода начинают вылетать заклепки листов обшивки. Казалось бы, у гордых сынов Альбиона нет шансов – цеппелин без особого труда сохранял безопасную дистанцию, не теряя контакта с основным ордером британцев.

Но так только казалось.

С расстояния в несколько миль даже самый внимательный наблюдатель, вооруженный цейссовской оптикой, не сразу разглядит выросший у форштевня бурун, точное указание на то, что корабль резко увеличил скорость. «Воздушному» же зрителю корабли кажутся неподвижными, а камуфляжные зигзаги, которыми исполосованы их узкие тела, искажают наблюдаемый силуэт, затрудняя до предела и без того нелёгкую задачу – определить курс цели по отношению к цеппелину. Если прозевать момент поворота, не уловить прироста скорости – расстояние между пушками эсминца и хрупкой, наполненной взрывоопасным газом, громадой начнет стремительно сокращаться. А снаряд из стамиллиметрового морского орудия летит на верные пять миль.

Несколько минут такой «форы» – и эсминец открывал ураганный огонь, наполняя воздух метелью острых, как бритва, раскаленных осколков. Не слишком прицельно, конечно. Предельные дистанции, бешеный ход, тряска – всё это отнюдь не способствует точности стрельбы. Но прямых попаданий и не требуется – стоит хотя бы одному осколку стали раскроить емкость с водородом, и воздушный корабля может любой момент превратиться в огромное огненное облако, спасения из которого не будет никому. И даже если наблюдатель в последний момент успевал обнаружить опасное сближение, далеко не всегда капитану летучей громадины удавалось быстро вывести цеппелин из-под огня. Стремительный, узкий, как клинок, дестроер может мгновенно менять курсы, ломать направления лихими коордонатами, разворачиваться чуть ли не на пятачке, не обращая внимания на волнение.

Цеппелину же резкие маневры не просто недоступны – смертельно опасны. Свежий морской ветер и вовсе превращал их в некое подобие русской рулетки. Корпус воздушного корабля может сложиться, как перочинный нож – пополам. «Жёсткими» эти махины называют лишь условно: если сравнить колоссальный размер корпуса цеппелина и толщину дюралевых ферм, на которые натянута проклеенная матерчатая оболочка, то прочные металлические конструкции покажутся паутиной. Стоит неосторожно подставить воздушный корабль под сильный порыв ветра – и все, катастрофа неизбежна. Так что, пока эсминцы Гранд Флита, раскручивая до предела турбины, стремительно сокращают дистанцию, почуявший опасность цеппелин вынужден описывать широкую, плавную дугу, ложась на курс расхождения. И не раз случалось так, что посудины Его Величества не только успевали открыть огонь по цеппелину, но даже ухитрялись пристреляться, выпуская по нескольку десятков снарядов в близких накрытиях.

Пока фортуна явно подыгрывала экипажу L-32. Теоретически, малейшей искры достаточно для того, чтобы водород, вытекающий из пробитых емкостей, смешался с кислородом окружающего воздуха и… Гремучий газ, образующийся от такого соединения – это самая эффективная взрывчатка на свете. Так нередко и случалось: порой даже не осколков зенитного снаряда или очереди зажигательных пуль с атакующего «Сопвича», а самого что ни на есть банального разряда статического электричества хватало, чтобы превратить гордый воздушный корабль в груду закопченных обломков, обеспечив, заодно, и экипажу эффектное огненное погребение. Но вся штука в том, что смеси водорода с воздухом нужно достичь потребной для взрыва концентрации. Так что цеппелины раз за разом возвращались на свои базы с десятками, а то и сотнями пробоин в баллонах. Они продирались сквозь завесу зенитного огня над Лондоном, выдерживали атаки истребителей, «проглатывали» тысячи попаданий пуль и осколков. Да что там – не раз случалось, что зенитный снаряд взрывался внутри сигарообразного корпуса, не вызывая пожара, а корабль возвращался домой на остатках газа, вытекающего из драных оболочек. Везение, что и говорить…

До сих пор экипажу L-32 везло. Даже слишком везло. Но любому везению рано или поздно приходит конец.

Судно назвалось «Импресс». Бывший скоростной Ла-маншский паром, с началом Великой Войны, оно было переоборудовано в авиатранспорт, и несло четыре поплавковых гидроплана-разведчика «Шорт-184».

До сих пор «Импрессу» не выпадало на долю столь громких успехов, как другим его британским собратьям по классу. Самолетам с «Арк-Рояла» уже довелось успешно корректировать огонь кораблей союзников в Дарданнельской операции, гидропланы с другого бывшего парома, «Бен-Май-Кри», первыми совершали торпедные атаки на турецкие корабли. Самым известными из всех был, конечно, «Энгадайн», благодаря одному-единственному успешному разведывательному вылету его «Шорта». Случилось это в самом начале Ютландского боя, и, хотя на кораблях союзников так и не приняли торопливую морзянку пилота-наблюдателя, сообщающую о положении и курсе германских линейных крейсеров, успех королевской морской авиации был оценен по достоинству и флотским командованием и пронырливыми газетчиками.

А вот на долю пилотов «Импресса» до сих пор выпадало лишь рутинное противолодочное патрулирование. Один-единственный раз удалось обнаружить всплывшую немецкую субмарину, но она растворилась в тумане раньше, чем пилот смог навести на цель корабли охранения. Случались, правда, бомбежки германских кораблей, но особых результатов отмечено не было – за семь вылетов всего два попадания.