Враг у порога - Гарри Гаррисон Страница 13

– Так ты идешь. Том? А то я помираю от невыносимой жажды.

Слова были прекрасно слышны сквозь тонкий брезент армейской палатки. Закончив натягивать сапоги, полковник Томас Фрэнсис Мигер откликнулся:

– Иду, Пэдди, можешь не сомневаться! Он вышел и вместе с приятелем зашагал к офицерской столовой. Капитан П. Ф. Клуни, как и многие офицеры Ирландской бригады, был закаленным в боях ветераном еще до того, как вступил в американскую армию. Служил в бывшем ирландском подразделении, Ирландской бригаде святого Патрика, сражавшейся против Гарибальди на стороне папистов. Когда же боевые действия завершились, Клуни, разрывавшийся между верностью папскому правительству и сочувствием призыву Гарибальди к свободе, повернулся спиной и к тем и к другим и эмигрировал в Соединенные Штаты, где и вступил в американскую армию.

Офицерская столовая разместилась в приземистом здании фермы, находившейся на том месте, где сейчас раскинула свои шатры Ирландская бригада. Переступив через порог столовой, Мигер и Клуни обнаружили, что собрание офицеров уже идет полным ходом. Утро первого воскресенья каждого месяца отводилось под общий сбор членов офицерского кружка фениев, местного представительства тайного революционного общества, поддерживающего движение фениев в Ирландии – людей, посвятивших свою жизнь освобождению Ирландии от британского ига. Но сегодня у них нашлась для обсуждения другая тема. Едва новоприбывшие вошли, как их окликнул капитан О'Рили:

– Скажи-ка, Фрэнсис, правдивы ли слухи, что у нас вводят новую форму?

– Это не слухи, а факты, сынок, – ответил Мигер. – Можете полюбоваться на новобранцев. Во время войны мы были полком северян и с гордостью носили синие мундиры нашей страны. Но теперь война позади, и мы уже не просто полк, а разрослись до бригады. К нам пришло множество добрых вояк из бывшей армии южан, и разнобой в обмундировании резал глаз. Военное министерство в своей безграничной мудрости давненько подумывало о смене формы. При боевых действиях нового толка, из-за новых, более метких ружей давно пора найти какой-нибудь цвет понейтральнее. Все мы знаем, что красные английские мундиры – мишени лучше не придумаешь!

Аудитория разразилась возгласами “Верно, верно!” и оглушительным свистом. Мигер поднял руки, призывая слушателей к молчанию.

– Выбрали хаки, эдакий серо-коричневый. Конечно, смахивает на грязь, но это очень даже недурно, когда в ней валяешься. Лично я – за. Что угодно пойдет, лишь бы солдат не выделялся на фоне поля боя. Разумеется, парадные мундиры для церемоний, танцев и всякого такого у нас останутся.

– А когда нам дадут грязные лохмотья? – крикнул кто-то.

– Через недельку-другую. Нас известят. Тут дверь с грохотом распахнулась. Лицо появившегося на пороге капитана Джона Госсена было темнее тучи. Он в сердцах швырнул шинель на стул и буркнул:

– Предательство! – озирая собравшихся. Во взгляде его пылал праведный гнев.

Обычного благодушия и дружелюбия как не бывало.

– Что стряслось? – осведомился Мигер.

– Смерть и предательство, – с горечью бросил капитан Джон Госсен. Этого жизнерадостного человека будто подменили. Прежде он служил в Австрии, в лихом Седьмом полку венгерских гусар. – Этот ничтожный учителишка Нэйгл на содержании у британцев. Луби, О'Лири и Росса арестованы. “Ирландский народ” запрещен. – Он говорил о фениях, оставшихся в Ирландии, и их официальной газете.

– Не смеют! – не сдержавшись, воскликнул Мигер.

– Посмели, – угрюмо возразил У. Л. Д. О'Грэйди. – Я и сам слыхал то же самое, но не мог поверить. Насчет англичан я поверю чему угодно. Знаю я этих ублюдков. Проведут пародию на суд – и расстреляют их. – Он знал англичан, потому что раньше служил в Королевской морской пехоте.

– Неужели мы ничего не можем поделать? – поинтересовался Клуни.

– Очень немногое, – проронил Мигер, раздумывая над скверными новостями. – Послать им денег: если будет суд, деньги понадобятся на адвокатов. И придется отыскать способ реорганизоваться снизу доверху. Наша газета под запретом; полагаю, все до единого арестованы – или в бегах. Если в организацию затесался один доносчик, то наверняка есть и другие. В воздухе пахнет предательством.

– Так точно, и даже прямо здесь, в Америке, в Нью-Йорке, – подхватил О'Грэйди. – Рыжий Джим Макдермот, тот, с огненной бородой. Есть веские основания считать его тоже доносчиком. А Джон О'Махони, заправляющий организацией, и слушать о нем не хочет. Но я получил письмо от надежного человека, и тот пишет, что видел его выходящим из британского консульства.

– Верю, – отозвался Мигер, – но О'Махони этого не втолкуешь. Откуда следует, что до тех пор, пока организацией фениев в Нью-Йорке управляет он, британцам будет известно все, что мы делаем. Отсюда, в свою очередь, следует, что мы должны найти другой способ послужить правому делу. И в качестве первой предосторожности следует изолировать наш офицерский кружок фениев от общества в Ирландии. Иного пути нет. Теперь, когда все вожди схвачены, у нас есть обезглавленное тело. Мне кажется, мы опять должны начать с чистого листа. Забыть о них напрочь. Организуем сбор средств в ирландско-американской диаспоре. В Ирландии больше никого вербовать не будем, потому что, судя по всему, мы завербовали ничуть не меньше доносчиков, чем преданных ирландцев.

– А что потом? – поинтересовался Клуни.

– Потом придется пошевелить мозгами, – ответил Мигер. – И подыскать какой-нибудь иной способ. Впрочем, довольно об этом! А сейчас давайте утопим свои печали. Готов ли молочный пунш?

– Еще бы!

Отложив серьезные дела на потом, они обратили взоры к своему смертоносному напитку. Фенийский молочный пунш готовят из виски и сгущенного молока, приправляя его мускатным орехом и лимоном, а затем добавляя капельку горячей воды. Как только они подняли свои стаканы и кружки, бард бригады – военврач Фрэнсис Рейнольдс – возгласил приветственный гимн.

Посмотри, кто средь вереска гордо идет,

Горный ветер полощет зелень знамен

Головы выше! Гляди вперед!

Дорогу бравым фенийским бойцам!

Его приняли с таким восторгом, что военврач Рейнольдс пустил в ход все остальные стихи, воспевающие славу доблестных фениев. Посреди разгула этого веселья никто вроде бы поначалу и не заметил двух человек, вошедших в столовую и безмолвно замерших у порога, слушая пение. Лишь отправившись к пуншевой чаше за добавкой, Мигер заметил новоприбывших и радостно вскричал: