Эмбрион. Слияние - Юрий Мори Страница 13

Требуют поделиться силой, теребя за усы.

Один из лаборантов Шамаева вернулся из медблока, застенчиво встал в сторонке. Для них, помощников каждого из этих неординарных ученых, любая мысль, любые брошенные вскользь слова значили многое. Тем более почетно было присутствовать при экспериментах.

– Реактор в норме. Установка в норме. Мощность ноль восемьдесят два от максимальной.

Ираида говорила неторопливо, глядя на мониторы.

– Зафиксируйте все данные! Все! Я потом разберусь с результатами, – напомнил ей Шамаев.

Женщина кивнула.

Она никогда из их не любила – что нервного Вольтаряна, что этого Шамаева, напыщенного и высокомерного. Ее чувства и к самому профессору были далеки от любви: уважение – да, возможно, преклонение перед интеллектом. Но ничего личного.

Ираида Зосс вообще не любила людей.

После ряда команд с пульта обе камеры, повинуясь мощному механизму, спрятанному в недрах установки, соединились. Стена, их разделявшая, ушла вверх, конструкция из стекол Теслы повернулась, из шара превращаясь в открытую в сторону второго трансформатора полусферу. Кресло испытателя по направляющим отъехало правее, оказавшись в середине объединенной установки.

– В какую дверь? – на секунду замешкался Шамаев.

Он как раз выложил из карманов ненужные и потенциально опасные в камере смартфон, ключи от машины и зажигалку.

– Все равно, – бросил профессор. – Там теперь единое пространство. Идите в левую, так удобнее.

Антон кивнул, протер лысину носовым платком и бросил его к вещам на столик.

– Реактор в норме. Установка в норме. Сцепление камер штатное. Мощность ноль девяносто шесть от максимальной. Готова к подаче энергии.

Шамаев под эти слова и вошел в объединенную камеру трансформаторов. Интересное зрелище: левая полусфера из шаров Теслы, в зареве многоцветных молний, правая – почти черная на этом фоне, из вогнутых шестиугольных плит размером с раскрытый зонт. В середине стояло ждущее его кресло.

– Тройной импульс. Потом пауза и серия одинарных до появления всплеска кривой тэта, – сказал профессор. – Шамаев почти гений, коллеги, только очень уж колючий. Как еж. Скажу сейчас, пока он не слышит.

Гениальный еж тем временем откинулся в кресле; обмоченная Кнутовым подкладка, разумеется, была вынута и заменена на новую, ручки и подголовник протерты бдительными лаборантами.

«Хорошо бы не обоссаться самому», – подумал Антон Сергеевич и прикрыл глаза.

Это было похоже на пламя.

Красное с черным, с прожилками оранжевой плазмы, нестерпимо жаркое и словно выжигающее изнутри. Ничего общего с костром где-нибудь в походе, когда вокруг уже стемнело, неподалеку бренчит гитара в неумелых руках, а по жилам растекаются усталость и водка. Все совсем не так.

И пламя не просто заполонило Шамаева, оно говорило с ним низким проникновенным голосом, нараспев, будто читая неведомые мантры. Слова были непонятны, но это были слова. И чувства. И запахи, смешанный аромат ванили и гниющего мяса, как когда-то в детстве, в Севастополе, когда они с отцом нашли на прибрежных камнях мертвого дельфина.

Шамаев сейчас и видел, казалось, это млекопитающее, смотрел на шевеление осколков челюсти в рваных лохмотьях кожи – толстой и неприятной, как обрывки резины.

И все-таки это был огонь. Красное и оранжевое терялось, уползало щупальцами в небытие, оставляя только ревущее стеной черное пламя. Великое Черное пламя, понял Шамаев.

Остальное понимать нужды не было. Он держал в руках огромную, нечеловеческую власть. То, чего ему не хватало всю жизнь.

– Ты исполняешь желания? – спросил он у темной шевелящейся пустоты.

– Нет. Это ты их исполняешь… – наконец-то понятно ответил огонь. – Я – всего лишь ветка, до которой ты дотянулся сорвать яблоко.

– А выше?.. Есть что-то еще там, на следующей ветке? – Шамаев уже шептал, тихо, так, что чувствительные микрофоны установки не улавливали звук.

Но пламя его услышало:

– Конечно. Всегда есть что-то выше, мой раб… Мой хозяин… Но – пользуйся этим, те ветки не для тебя.

Нестерпимо ярко вспыхнувший свет прервал голос пламени, пинком отбросил его назад, как нашкодившего щенка.

Шамаев пошевелился. Молнии, плясавшие в шарах, гасли, а на плитках справа напротив словно горели отражения, как в зеркалах, которых здесь никогда не было.

– Мне нужно наверх, – уверенно сказал Шамаев микрофонам установки. Не шевелясь, даже не делая попытки встать из кресла. – Мне нужно в больницу.

В открытую дверь уже вбегали профессор и лаборанты, но он так и сидел, откинувшись на спинку кресла всем телом. Левая рука дернулась, подскочив над раскрытым фиксатором, и тяжело упала вниз, свесившись почти до пола.

– Я не чувствую тела…

Его вытащили из камеры прямо на запасных носилках, предусмотрительно принесенных из медблока. Лифт ждал, но везти придется действительно наверх и думать, как доставить в больницу.

– Пожалуй, хватит на сегодня… – растерянно сказал профессор.

Три эксперимента, три явных неудачи. Вместо прыжка в неизведанное, вместо включения в ноосферу Земли – какой-то, прости господи, облом. Расчеты Шамаева, по всей видимости, тоже не сработали. Из трех начальников отделов в строю осталась одна Ираида, а у нее туго с идеями. Такой уж она человек.

В зал из пассажирского лифта выскочил Васильев в сопровождении двух автоматчиков охраны. Это даже не бешенство – полковник был не на грани, а далеко за гранью срыва.

– Что еще?! – заорал он с порога. – С ним-то что? Я сказал прекратить всякую деятельность, ослы ученые! Мудаки, бля, там ваш Вольтарян поубивал охрану и сбежал!

– Он такой же наш, как и ваш, – заметил профессор. – У нас тоже серьезные проблемы. Шамаева срочно надо в клинику.

Сам ученый лежал на носилках, картинно свесив вниз руки. С его телом все было в порядке, просто неумолимая сила, быстро подчинявшая себе волю и лепившая из внутреннего пластилина нового человека, требовала оказаться в одиночестве. Одному. Совсем одному. Идеально – посреди поля, раскинув руки крестом и глядя в небо, пока оно не потемнеет к ночи. Не проступит точками равнодушных звезд.

– На хера? – спросил полковник. – В медблок! Режим секретности, не забывайте.

Профессор приподнял бровь. Для его сухой и неэмоциональной натуры это было признаком сильного удивления, хотя человек попроще сейчас орал бы в голос:

– В клинику ФСБ, полковник, не валяйте дурака. В медблоке из-за вашей постоянной экономии всего одно место, а там Кнутов. Он без сознания, вряд ли стоит везти его через полгорода.

Полковник, оглянувшись на неизвестно зачем приведенных с собой бойцов, плюнул на почти стерильный пол зала: