Меня зовут Ворн - Катэр Вэй Страница 13

– Нушик, может, ты мне скажешь, куда наши ушли, а? – вновь задал Калин беспокоящий его вопрос, на который никто не хотел отвечать.

– Не, не скажу. Не велено, – буркнул тот, тут же насупившись и став очень серьезным. – Секрет это покамисть. Как вернутся, так все и узнаешь.

– И когда же они вернутся? – не унимался мальчик, между тем помешивая черпаком разогревающийся ужин. – Мне в Николот надо, а я тут торчу, – уперев подбородок в грудь, он прерывисто выдохнул. – Третий месяц, пошел как я в дороге, а еще до того сколько времени утекло.

Калин ненадолго замолчал, погрузившись в мысли. Нушик тоже молчал, занимаясь своими делами. Мальчику со спины видно не было, что делает мужчина, но судя по всплескам воды и фырканью, тот явно умывался.

– Пойми, не блажь это, мне каждая минута дорога, – Калин вновь вздохнул. – Если бы не Лаки со своим договором хитровые… – запнулся и тут же поправился: – Хитро составленным, то я бы уже давно там был, и возможно, что решил бы уже проблему. Но я сижу тут и когда продолжу путь, неизвестно. Меня это бесит, понимаешь? Я хочу знать, когда вернутся ребята, и когда мы вновь двинем в столицу. Неужели я так много прошу?

Нушик присел напротив, обтирая куском ткани лицо и шею.

– На разведку они пошли, – произнес он это очень тихо, так, чтобы услышал лишь мальчик. – Куда, сказать не могу. Когда вернутся – не знаю. Что у тебя случилось, Калин, может, все же расскажешь? – Нушик с сочувствием и пониманием во взгляде смотрел на понурого парня.

И Калин рассказал…

– М-да, брат, дела однако…

Они сидели у затухающего костра. Давно поужинав, сейчас держали в руках по кружке с чаем.

– Знаешь, малый, ты лучше забудь о том обещании, не вернуть их уже. Если живы, то значит, в прислужницах где-то трудятся. Да ты не переживай так, ишь нос повесил, – попытался он подбодрить печального мальчишку. – Ничего в столице жизнь, нормальная, главное привыкнуть, влиться, так сказать. Император наш славится своей любовью к близняшкам. Ходят слухи, что для него специально их выискивают, даже младенцев, выращивают, обучают, и потом они прислуживают нашему Светлейшеству до какого-то определенного времени. Видите ли, он любит все прекрасное и парное. Эстет хренов. Но ты знаешь, насколько я слышал, он их не обижает, балует и даже удачно пристраивает потом. Говорят, что родились в паре, считай обеспечили богатое будущее себе и родне. Многие родители сами приводят близнецов во дворец, зная, что те будут жить в достатке, и пол при этом не важен, хотя за девочек платят больше. Так что ты достать своих сестер никак не сможешь. Тебя даже к стенам дворцовым не подпустят. А насчет друга, ну, тут расклад гораздо хуже, если жив, конечно. Про школу ту слышал – страшное место. Это самые отмороженные имперские войска. Спецовики – так их еще называют. Берут туда подростков двенадцати-четырнадцати лет, и к восемнадцати из них уже натуральные звери получаются, но по каким критериям отбор молодняка проводят – не знаю, известно лишь то, что есть два корпуса: один для детей знати и потомственных военных, а другой – для рабов. Так вот, если в корпус знати набирают раз в год, и выпуск их почти всегда равен набору, то рабов – во много крат чаще, и выпуск никогда не показывают. А вот знать выпускают пышно, целое представление на арене устраивают для Императора и высшего сословия – сыночки показывают красивые бои. Понимаешь, почему так?

Калин молча кивнул, не отрывая глаз от тлеющего брикета.

– Потом выпускники эти при Императоре служат, в личной гвардии, а вот куда деваются ученики второго корпуса, никому не известно. Они словно в воздухе растворяются, но то, что второй корпус существует, это точно знаю.

– А девочек, ты говоришь, пристраивают. Как это? Куда? – поднял Калин покрасневшие глаза на товарища.

– Замуж выдают, как еще. И чем ближе девочки были к Императору, тем удачливей и богаче ей мужа подбирают. Высокородные граждане почитают за честь получить от Светлейшего личную вещь, а наложницу так и подавно. Родословная этих девушек уже не важна, будь она в прошлом крестьянской дочкой, или кровей знатных, после Императора они все едино высоки.

Щеки Калина покраснели, ноздри расширились от участившегося дыхания, краска с лица спала, и вот уже на Нушика смотрит не мальчик, а хищный зверь, алчущий крови. Руки его сжали кружку до хруста, а по подбородку побежала тоненькая красная струйка от прокушенных губ.

– Как это «ближе»? – прохрипел он севшим, совершенно чужим голосом. – Это ты о чем сейчас?

– Калин, ну ты же сам должен понимать, что императору не отказывают в пожеланиях даже дочери и жены благородных мира сего, а служанки или наложницы…

– Нет… Нет! – замотал он головой. – Не говори так! Ты все врешь! Это не правда!

Калин вновь побагровел, засопел еще больше и резко поднялся, сверля Нушика яростным взглядом, швырнул несчастную посудину в сторону. Пнув изо всех сил стопку брикетов, перешагнул через них, спотыкаясь, и быстрым шагом, а потом и вовсе перейдя на бег, кинулся прочь, не разбирая пути. Ком, подкативший к горлу, душил, не давал сглотнуть, хотелось выть, орать и кого-нибудь убить. Да, убить, прямо голыми руками, разрывая грудь, и он знал точно, чья это грудь, да. Подступившие было слезы тут же высохли, словно их и не было, Калин четко представил себе, как он вынимает сердце Императора и скармливает его десятнику Краму, этому утырку, выплевышу Имперскому, который разрушил его семью. А потом он распорет ему брюхо и заставит жрать собственные кишки и дерьмо. Эти мысли так захлестнули мальчика, что он не заметил, как оказался в кромешной темноте.

– Черт, – буркнул тихонько Калин, и эхо гулко унеслось вдаль.