Эскадра его высочества - Алексей Барон Страница 121

Противоположный берег оказался низменным, обильным на комаров и сильно заболоченным, — лошади с трудом вытягивали копыта из чавкающей грязи. Улучив минутку, Леонарда шепнула, что опасается за Зою.

— Очень сыро. Девочка покашливает. Хорошо бы где-то обсушиться, сварить горячего.

Робер кивнул.

— Осталось недолго.

— А как твоя рука?

— Спасибо, получше.

— В самом деле?

Робер улыбнулся, медленно сжал и разжал правый кулак.

— Не понимаю, — сказала Леонарда. — Как же так? Аква пампаника…

— Ты знаешь, обратья настоятельница, я начинаю подозревать, что добрые дела иногда вознаграждаются самым замысловатым образом. Ну, чего грустим?

— По-моему, тебе просто отчаянно везет, Роби. И такое везение пугает. Следует ждать чего-то нехорошего…

— Ты думаешь?

Леонарда покачала головой.

— Нет. Я не думаю. Я чувствую.

— Что ж, придется быть более бдительными, — серьезно сказал Робер.

Но от страшной усталости как раз бдительность-то они и потеряли. И в самый неподходящий момент.

Это случилось уже на подъеме к Тиртану Выше по склону над тропой нависала небольшая скала. Никто не заметил, как и откуда на камне оказался человек. Его скуластое лицо со сросшимися бровями и тонкими усиками было бесстрастным. Он сидел, положив ногу на ногу, и спокойно похлопывал по сапогу стволом пистолета. Рукоятка другого торчала у него из-за пояса. А на поясе висела сабля. А за спиной — арбалет.

Первым его увидел Глувилл. Он вздрогнул и попятился. Из-под его ног вниз покатились камушки.

— Тихо, Гастон, — сказал Робер. — Не дергайся. А ты, Зейрат, подумай.

Зейрат хмыкнул.

— Я? О чем?

— Не о чем, а о ком. О себе подумай.

— Вот как? Поясни.

— Пожалуйста. Допустим, ты со своим отрядом приведешь меня к Керсису. Он тебя, конечно, чем-нибудь наградит. А что будет потом?

— А что будет потом?

— Нужны ли новому эпикифору свидетели, которые точно знают, что избрание произошло при жизни старого? Это же незаконно! Будет ли Керсис уверен в твоей вечной верности, в том, что тайну эту ты унесешь в могилу?

Зейрат усмехнулся.

— Вряд ли.

— Тогда намного разумнее просто меня не найти.

— Смелое предложение.

— Разумное.

— Смотря для кого.

— А чем ты рискуешь? Ну, вызовешь некоторое недовольство патрона, которое придется потом заглаживать. Да, это и неприятно, и хлопотно. Однако никакого прямого повода желать твоей смерти у Керсиса еще не будет. Подумай, Зейрат.

— Уже подумал. Есть и другой выход.

— Убить меня?

Зейрат ухмыльнулся. Робер с сожалением покачал головой.

— Ты плохо подумал.

Зейрат поднял брови.

— Знаешь, де Умбрин, ты мужик неплохой. Без нужды никому пакостей не делал. И я помню некоторые вещи, за которые следует быть благодарным. Если найдешь причину, по которой тебя следует оставить в живых, я с удовольствием забуду вот эти грибантонские отметины, — Зейрат расстегнул плащ и показал две пулевые вмятины на своей кирасе. — Но пока такой причины я не вижу.

— Могу назвать.

— Говори. Только пусть твоя дочь не тянется к арбалету, я стреляю лучше.

Робер обернулся и еще раз покачал головой.

— Зоя, это правда. Я не знаю человека, который стрелял бы лучше проконшесса Зейрата. К тому же у него очень выгодная позиция.

Зоя с досадой опустила руки. Зейрат усмехнулся.

— Не расстраивайся, девочка. Нет человека умнее твоего отца. Хитрее есть. Умнее — нет. Я бы ни за что вас не нашел, если б не помог случай. Зря вы не убили того рыбака. Твоего отца подвела доброта. Запомни: в нашем мире доброта губительна.

— Но разве не его доброта мешает вам сейчас э-э… отправить нас к Пресветлому? — вдруг возразила аббатиса.

Зейрат прикусил тонкий кончик уса.

— Этого мало. Так в чем же причина, де Умбрин?

— Видишь ли, в нашем ордене судьба страшно переменчива. За примером далеко ходить не надо: если даже великий сострадарий может легко потерять и пост, и голову, то, уж извини, что говорить о проконшессе…

Зейрат кивнул.

— Продолжай. Только покороче.

— Постараюсь. Ты уже догадался, куда мы идем. Кто знает, не придется ли в один прекрасный день этим же путем воспользоваться и тебе? Моя помощь в таком случае будет нелишней, а слово свое я держу. В отличие от Керсиса… Что скажешь?

— Откуда такая уверенность, что небесники вас примут?

— Вовсе я не уверен. Но если не примут, ты-то от этого что теряешь?

Зейрат задумчиво почесал нос стволом пистолета.

— Как так получается, де Умбрин? Мы оба прошли очень неласковую школу, оба успели натворить много чего. А ты все же не захотел убить никчемного старикашку Теперь вот и мне не хочется убивать тебя, хотя я имею, — Зейрат усмехнулся и постучал по своему панцирю, — все основания. А этот, — Зейрат кивнул на Глувилла, — он же пытался тебя отравить! Но сейчас верой и правдой тебе служит… Скажи, люминесценций, ты что — пророк? Новый мессия? Или распространяешь невидимую заразу?

Робер затряс головой.

— Э, э, не надо придумывать нового святого. От Корзина еще не скоро поправимся… Думаю, дело совсем не во мне. Или не совсем во мне.

— А в ком тогда?

— А во всех нас. Наверное, стремление к добру заложено изначально. В каждого.

— Вот как? Вместе с жадностью, властолюбием, эгоизмом, похотью?

— Да, как ни трудно поверить.

— И в Керсиса заложено?

— Безусловно. Как и в любого другого. Кому-то досталось побольше, кому-то меньше, но — заложено в каждого.

— Почему же мы друг другу тогда не братья, — тут Зейрат сморщился, — а совсем наоборот, обратья?

— Увы, стремление к добру не относится к числу самых сильных. Оно уступает и голоду, и жажде, да много чему еще уступает. Но оно может развиваться. Иногда просто оттого, что надоедает зло. А чаще это случается в ответ на внешнее добро. Словно свеча загорается от другой свечи. Это, кстати, прекрасно видно по тебе, Зейрат.

— Ну-ну, — проворчал Зейрат. — Не слишком-то обобщай. Я, так и быть, оставлю вас в покое. А вот остальная наша обратил… Небесники ко власти в Покаяне пока не пришли. Так что, если не съем я — съедят меня.

— Зейрат! — окликнула аббатиса.

— Да?