3D мир Волкова. Путешествуя во времени - Наталья Смехова Страница 12

– Ну да, во сне. Только сон потом сбывается, понял? Можно все изменить, хочешь? Хочешь, я тебя во сне найду? Расскажу тебе, что сядешь, может, и не станешь никого грабить. Хочешь жизнь свою изменить?

– Да не знаю, – усомнился Долговязый, – вроде нормальная жизнь-то.

– Ты хочешь человеком стать? – допытывался Волков. – Чтобы все по-настоящему, семья там, работа?

– Да не, – потряс головой Долговязый, – не хочу. Я работал уже.

– Ну да.

Волков отпихнул Долговязого.

– Ну ладно, живой я. Спать ложись, спасибо.

Долговязый полез на верхнюю шконку.

– А кем работал-то? – полюбопытствовал Волков.

– Да так, грузчиком. Муку там, печенье грузил. Тяжело.

– Это где это ты трудился?

– Да не помню уже, завод какой-то со сладостями.

– Это «Пролетарец» что ли?

– В натуре, он кажись.

– Слушай, – оживился Волков, – а когда это было-то?

– Ой, – зевнул Долговязый, – кончай базар, я спать.

Через несколько минут Долговязый уже спал.

Волков поднялся и принялся шагать из стороны в сторону. Заснуть ему все равно уже не удастся, а шаги хотя бы немного измотают его тело. Его била дрожь. От того, что увидел Нину, от того, что понял, что в силах что-то изменить в своей странной путаной жизни. Кто-то наверху дает ему шанс все изменить, и он, Волков, обязан им воспользоваться. Надо только придумать как.

Каждый сон, каждый рывок в прошлое дается Волкову годом жизни здесь в настоящем. Но это такая ерунда, если представить, как много же он хотел бы изменить!

«А этот Долговязый просто идиот, – думал Волков. – Как же так не хотеть ничего изменить?»

Он думал о Нине: «Только бы удалось! Только бы она прочла эту записку, а не эта профессор Костина! И хоть бы не подумала, что это шутка».

Светало. Волков по-прежнему наматывал круги. Вскоре объявили подъем и осужденные принялись рьяно заправлять койки, а затем отправились на завтрак. Волков успел заметить, что Долговязый как-то странно его разглядывает.

Во время работы, прошивая одну строчку за другой, Волков не мог унять дрожь своих рук, оттого ткань не слушалась, не хотела лезть под иголку, топорщилась.

– Слушай, Волков, – позвал его, сидевший за соседней машинкой Долговязый.

– Чего? – крикнул Волков.

– Ты может придурок, а может, нет. Я не разобрался еще. Но если нет, то я вспомнил тут, слышишь? – донеслось до Волкова сквозь стук сотен швейных машин.

– Ну и чего ты вспомнил? – кивнул Волков.

– Вспомнил, что хочу изменить.

Волков остановил машинку и жадно вцепился взглядом в Долговязого.

– Ну? – не выдержал он.

– Мы на десятом этаже жили, короче, я с матерью там ругался, из окна грозился выпрыгнуть, прочая муть. Открыл я, значит, окно, а кошка взяла и сиганула. Вот это хочу исправить в натуре. Никак она у меня из головы не идет.

– Кошку? – не понял Волков.

– Да, – как-то смущенно улыбнулся Долговязый. – Машка звали.

Волков смотрел на Долговязого и как будто видел его впервые. А он уже опять стучал своей машинкой, вышивая фартуки.

За обедом, он поймал его за рукав.

– Так ты в каком году на «Пролетарце»-то работал?

– Ну, до суда. В июле кажись, года три назад.

– А Елагину знаешь такую?

– Не-а, – ответил Долговязый.

– Ну ладно, а кошак твой в каком году сиганул?

Долговязый задумался и покраснел.

– Мне одиннадцать было, значит в 93, кажется.

– А месяц какой?

– Да не знаю, ну вроде холодно было. Может январь. А может октябрь. Черт его знает.

– Ладно, иди, – отпустил его Волков.

«Как раз в 93-ий мне и надо, – размышлял Волков. – Только как этим управлять? Может быть, постоянно думать об этом? Вспоминать? Что там еще было в 93? Так, так, так».

Вечером, после проверки, он сидел на койке и вспоминал.

90-е годы. Развал СССР, пустые полки, потеря их с Ниной накоплений, задержки зарплат, километровые очереди в магазины, страх, сборы бутылок, чтобы подзаработать, талоны, выборы.

А вместе с тем жизнь вместе с Ниной в семейном общежитии института, где Волков работал после окончания. Веселая и счастливая, в целом, жизнь!

Через маму Нины, профессора Костину, они получали изредка заграничные вещи, обувь, продукты. Нина варила для Волкова джинсы-варенки.

Авария, положившая конец жизни Нины тоже была в 93-ем году.

«Какой насыщенный год, – думал Волков. – Вся жизнь уместилась в один. Что было потом, уже неинтересно. Цифры, отпуска, больничные, и больше ничего».

Из коридора донесся оглушительный крик сотен мужиков. В комнату ворвался шум, несколько человек что-то разгорячено обсуждали.

– Эй, – тряхнул Волкова кто-то.

Волков поднял голову – это был Долговязый.

– Ну чего? – недовольно буркнул Волков.

– Эй, Волков, совсем опух? Там же наши, наши забили! – лицо у Долговязого было счастливое и красное от волнения. – В натуре забили, Волков! Давай, вставай, ты чо!

Волков резко встал и пошел в общую комнату, где все смотрели матч по телевизору.

«Только посмотрю, кто забил, – думал про себя Волков, – больше ничего не интересно».

Волков зашел в комнату и ощутил спертый воздух, духоту, массу потных тел. Голова закружилась, он стоял, как рыба широко открывая рот, и вдруг ощутил резкую боль в груди.

В этот момент его оглушила еще одна волна крика. Все расплывалось перед глазами, но Волков успел увидеть, что все почему-то прыгают и обнимают друг друга. Волков потерял сознание.

Очнулся он от еще одного приступа боли в груди. Он лежал на кровати и задыхался. Вокруг не было никого, и он отчаянно забарабанил рукой по деревяшке кровати. На звук пришла медсестра.

– Проснулся? – удивилась она. – Что с вами? Вам больно? Я сейчас.

Она убежала и вскоре вернулась вместе с врачом.

– Давай укол, быстро, – командовал врач.

Волкову сделали укол в вену. Постепенно боль стала утихать.

– Сердце, Волков, сердце, – угрюмо кивнул врач. – Мы с вами немолоды, это и надо было ожидать. Не берегли себя.

– Всегда было в порядке, – устало протестовал Волков.

– Не думаю, – покачал головой врач. – У вас серьезный случай, Волков. У вас была деформация органов, видимо из-за какой-то серьезной травмы, сейчас это и вылезло. Я буду писать прошение о досрочном вашем освобождении. С такими болячками надо сидеть дома и думать о душе.