"Гроза" в зените - Антон Первушин Страница 12

Скворешников вздохнул, но всё-таки объяснил, что его решение продиктовано выбором: он бы с радостью пошел в акванавты, однако здоровье подкачало, а свое будущее он связывает только с океаном и единственный выход в данной ситуации ― стать гражданским специалистом.

«Понимаю. ― Вячеслав сощурился. ― С дальним прицелом, получается? Что ж, молодец. Такие люди нам тоже нужны. Которые перспективу видят».

Утратив к Скворешникову интерес, офицер ушел в обход своих спортсменов, а Мэл остался на месте, застенчиво прислушиваясь к разговорам. Ребята служили на Дальнем Востоке, а значит, могли порассказать о том, что там происходит. В Калуге о китайской войне ходили самые противоречивые слухи. Говорили, будто бы страна раскололась на пять регионов, из-за голода начались крестьянские восстания, вылившиеся в походы на города. Пекин пытался остановить их с помощью атомного оружия, в результате и сам прекратил существование. Наши гарнизоны там ― последний оплот стабильности, но и их постоянно атакуют взбесившиеся крестьяне. В газетах и по радио сообщали, что всё находится под контролем, китайский народ радостно приветствует советских освободителей от маоистской диктатуры, наши войска выполняют интернациональный долг и проводят миротворческую операцию. Мэл хотел получить подробности из первых рук, но не дождался: пехотинцы балагурили о чем угодно: о женщинах, погоде, пейзажах за окном, о Ленинграде, в который едут, ― но только не о службе. Видать, крепко помнили пословицу, что болтун ― находка для шпиона.

Столичная по виду застройка началась сразу за городом Валдай, в котором поезд стоял больше часа, пропуская тяжело груженные эшелоны. Вечерело, но было совсем светло, почти как днем. Ну конечно же, сообразил Скворешников, сейчас белые ночи в самом разгаре! Мэл знал, что до Ленинграда еще далеко, но столица Советского Союза была столь велика, что трудно сказать, где она начинается, а где заканчивается. Сначала пошли ухоженные рощи и боры, потом за лесополосой стали проступать высотные дома: в десятки этажей и с длиннющими фасадами. Между домами были положены аккуратные асфальтовые дороги, по ним время от времени проезжали диковинные автомобили ярких расцветок ― ничего похожего в Калуге не наблюдалось даже в центре. И главное ― никаких заборов! Поезд шел достаточно медленно, и Скворешников приник к окну, силясь различить подробности. Мэлу даже показалось, что он увидел цветочные клумбы и игровые площадки для детей, выглядящие как маленькие городки, состоящие из отдельных домиков, связанных друг с другом системами лестниц и канатов.

«Европа, ― произнес задумчиво офицер по имени Вячеслав, незаметно подошедший сзади; его подопечные угомонились, в половину одиннадцатого все они, как по уставу, залегли на полки и моментально погрузились в крепкий здоровый сон. ― Европа, ― повторил офицер и присел рядом с Мэлом. ― И если бы не Европа, здесь было бы совсем по-другому. Я здесь жил до войны мальчишкой, ― признался он тихо. ― Поселок Лычково. Жили бедно, как в любой деревне. Народ от бедности в города уезжал. Хирело всё. Разваливалось. Вот так и получается, что если б мы Европу не завоевали, то и не было бы здесь этих роскошных городов…»

Мэл осторожно спросил, при чем здесь Европа, строили-то наши люди.

«Не только наши, ― ответил офицер. ― Все строили. Австрийцы, итальянцы, французы, чехи. Когда Ленинград после войны столицей Союза стал, сюда сотни тысяч людей хлынули ― очень много рабочих приехали из Европы. Там тяжелее, чем у нас, было. Столицы в развалинах, зопэ, черная зима, голод, эпидемии. Побежишь от такой-то жизни. А нам после войны нужны были рабочие руки ― хозяйство восстанавливать. Работали здесь за паек, зато построили город-сад. Так всегда случается ― за победу платят побежденные. Одна культура поглощается другой, более сильной и агрессивной. Закон войны. Просто мы оказались сильнее».

Скворешников, который недавно сдал новейшую историю на «отлично», заметил, что европейцы сами виноваты ― не надо было города наши атомными фугасами взрывать, социализм им, видишь ли, не нравился, вот и поплатились.

«Историю пишут победители, ― непонятно отозвался офицер. ― И это тоже закон войны».

Он встал и ушел курить в тамбур, а Мэл, почувствовав сильную усталость, наконец-то собрался спать.

В Ленинград прибыли в седьмом часу утра. Столица Советского Союза встретила Мэла свежим порывистым ветром с Балтики и запруженным автомобилями Невским проспектом. Выйдя из здания Московского вокзала, молодой человек остановился в ошеломлении. На площади Восстания высился колоссальный и сложный по композиции монумент, посвященный героям третьей войны. Советский солдат с автоматом Калашникова, вещевым мешком за спиной и противогазной сумкой на боку стоял в напряженной позе и смотрел бронзовыми глазами куда-то вдаль и вверх, словно ожидая нападения с неба. За ним скульптор поместил копию парижской Триумфальной арки, а вместо постамента нагромоздил сильно искореженные фрагменты какой-то решетчатой конструкции.

С четверть часа Скворешников разглядывал, таращась, монумент, потрясенный величественностью замысла. Потом очнулся, проморгался и, решив, что успеет еще налюбоваться памятниками Ленинграда, направился к будке справочного бюро. Миловидная женщина, сидящая в будке, выдала ему бесплатную карту центральной части города, «старого Ленинграда», и объяснила, что молодому человеку при перемещениях по столице проще будет воспользоваться метро. Скворешников спохватился. Ну конечно же! В Ленинграде же есть самое настоящее и работающее метро! И, между прочим, самое протяженное метро на Евразийском континенте! Мэл смущенно поблагодарил и, ориентируясь по указателям, вошел в вестибюль метрополитена.

Метро впечатлило его даже больше, чем монумент на Восстания. Перед Мэлом предстал чудесный подземный дворец, каждая станция которого являлась законченным архитектурным ансамблем, включающим поддерживающие колонны, живописные мозаики на потолках и подобранную в тон отделку путевых стен. И здесь очарованный провинциал заблудился и чуть не уехал по дальней ветке в Выборг.

Интересно, что уже через две недели, наездившись вдоволь по подземным туннелям, Скворешников перестал обращать внимание на искусственные красоты метрополитена, однако воспоминание о первом спуске по эскалатору, о запахе горячей резины с легкой примесью машинного масла, о ярко освещенных сводах, покрытых затейливым рисунком из разноцветных камешков, о мраморной плитке под ногами он пронес через всю жизнь.

В Институт океанологии и океанографии Мэл не поступил. Оказалось, что и здесь требуются идеальные медицинские показатели, поскольку выпускникам наверняка придется погружаться на большие глубины или даже жить месяцами в подводных городах. Скворешников совсем было отчаялся, но один из абитуриентов, Ив Молчанов из Новгорода, с которым Мэл познакомился в коридоре приемной комиссии и «срезанный» по тем же соображениям, прослышал, что в Политехе на факультете тяжелого и среднего машиностроения есть кафедра подводной техники. Специалисты, выпускаемые кафедрой, занимаются проектированием, изготовлением и эксплуатацией всевозможных барокамер, переходных водолазных отсеков и прочих сложных комплексов систем жизнеобеспечения, используемых в акванавтике. По распределению есть шанс попасть на какое-нибудь вспомогательное судно ВМФ и жить припеваючи.