Ё - Евгений Лукин Страница 12

Бывший глава литературной студии обречённо встал.

— Можно? — робко осведомился он и в два судорожных глотка допил свой капучино.

— Пройдёмте с нами, — буркнул Мыльный, затем, поколебавшись, повернулся к Славику. — Вы — тоже…

* * *

Допрашивали гражданина Пёдикова Петра Семёновича в том же помещении, откуда днём раньше изгнали с позором безграмотного лжеманьяка. Славик тихо сидел поодаль и вот уже второй раз за истекшие (или истёкшие?) сутки вновь изображал свидетеля. А может быть, даже и сообщника.

— Ваша фотография? — методично потрошил задержанного Алексей Михайлович Мыльный.

Тот сорвал очёчки (рискнём предположить, что слово это всё-таки пишется через «ё»), протёр стёкла краешком свитерка и водрузил вновь. Всмотрелся, погрустнел.

— Да, моя…

— На снимке указано точное время и дата. Что вы делали позавчера в интернет-кафе «У Билла Г.» в пятнадцать ноль восемь?

— Отправлял письмо, — с обречённой улыбкой отвечал ёфикатор.

— Кому?

— Вам.

— Вот это? — И задержанному была предъявлена распечатка послания, подписанного Jack the Ripper.

— Да… — всё с той же ласковой улыбкой приговорённого откликнулся самозванец Джек.

— Что вас побудило его отправить?

Улыбка стала ещё беспомощней и очаровательней.

— Понимаете, — мигая подслеповатенькими глазками, объяснил ёфикатор, — мне хотелось помочь вам в расследовании, направить на верный след… Я знаю! — вскричал он, прижимая к воробьиной груди желтовато-розовые лапки. — Ваш опыт несопоставим с моим, но, признайтесь, ведь с подобными мотивами преступления вы тоже сталкиваетесь впервые… И обратите внимание, — встревоженно добавил горбатенький Jack the Ripper, нервно пощипывая мочальную, аккуратно подстриженную бородку, — я нисколько не претендовал на незаслуженную мною славу, поскольку использовал аллоним…

— Что-что использовал?

— Аллоним. То есть подписался чужим именем.

— В смысле — псевдоним?

— Нет. Псевдоним — вымышленное имя, а аллоним — реально существующее.

Сунуть этого ботаника в камеру к матёрым уголовникам — ох, показали б ему там «аллоним»! Впрочем, нет, не стоит… Живым он оттуда точно не выйдет.

— Вершков нахватался, — презрительно сказал Мыльный, — словечек учёных надёргал… А школьную-то программу подзабыл, а? Стыдуха…

— Простите, не понял… — пролепетал Пётр.

Старший опер взял чистый лист и размашисто начертал на нём слово. Большими буквами. Перевернул, предъявил.

— Зачитай!

— Афера… — озадаченно помигав, зачитал задержанный.

— Так какого ж ты рожна, — ласково и жутко спросил Мыльный, — на первой жертве «АФЁРА» вырезал? Грамотей, твою ёфикацию!..

Пёдиков отшатнулся и онемел.

— В словарь лень заглянуть? — продолжал Мыльный, не давая гражданину Пёдикову опомниться. — Других учишь, а сам ошибки на трупах делаешь?..

Да уж, что-что, а на пушку брать Алексей Михайлович умел виртуозно. Умел и любил. Причём выходило это у него обязательно в каком-то, знаете, педагогически-менторском гоне. Вызовет, бывало, подследственного, одарит устало-насмешливым взглядом.

«Ну что, второгодник?» — спросит.

«А чо это я второгодник?» — взъерепенится тот.

«А кто ж ты? Какой вес нужно привязывать к мёртвому телу, чтобы потом не всплыло? А ты какой привязал? На уроках надо было сидеть, а не прогуливать!..»

Разобидит, втянет в спор, сам увлечётся, карандашик схватит, сидят оба, вычисляют, а убийца-то, считай, сознался уже.

Не зря же передавалась из уст в уста нетленная фраза, якобы брошенная в досаде Мыльным уже расколотому рецидивисту: «Да погоди ты с признанием со своим! Досказать дай!..»

Однако в данном конкретном случае приёмчик не сработал.

— Я… — дрогнувшим голосом начал Пётр.

— Ну?!

— Я… Я не мог вырезать на трупе «АФЁРА»… — Ёфикатор задыхался. У него даже зубы слегка дребезжали, и не подумайте, что от страха — от негодования. — Вы вправе обвинить меня в чём угодно… только не в этом…

— Ага! Значит, вырезал «АФЕРА», а потом шёл какой-нибудь бомж и точки поставил? Так?

Пёдиков молчал. Вид у него был не столько пришибленный, сколько оскорблённый.

— Вот вы пишете, — скучным голосом продолжил Мыльный, снова беря в руки распечатку электронного письма. — «Я и впредь намерен уничтожать тех, кто уничтожает мой Великий и Могучий, Правдивый и Свободный Русский язык. Я и впредь намерен уродовать тех, кто уродует Его…» То есть с орфографией вы согласны?

— С-с… какой?

— Того слова, что на трупе… На первом трупе.

— Н-нет…

— А что же тогда пишете?

— Понимаете… — принялся выпутываться Пётр. — Об убийстве я узнал из газет. А в газетах буква «ё» не употребляется. У них там, я слышал, даже программы такие есть, чтобы не пропускать… при вёрстке…

— Что за газета?

— «Провинциальные вести».

Старший опер насупился, посопел.

— Ваше? — спросил он, предъявляя списки словарей, изъятые у Петра и у Славика.

— Моё.

— Откуда это у вас?

— Сам составил.

— Так… — процедил Мыльный, поворачиваясь к сотруднику. — Проводите гражданина Пёдикова Петра Семёновича в следственный изолятор…

— В изолятор? — с тревогой переспросил тот.

— А вы как думали? — холодно молвил опер. — Ваше электронное письмо — по сути, признание. Будем разбираться. Ведите. А я пока потолкую со вторым задержанным…

— Поверьте, Вячеслав тут вообще ни при чём! — всполошился ведомый к дверям Пётр. — Он меня всего лишь кофе угостил…

— Разберёмся.

Ёфикатора вывели.

— Ну что, Славик… — мрачно изрёк старший опер, когда они остались наедине. — Считай, что задание у тебя прежнее…

Вместо седьмой главы

И всё-то у нас абы как, и всё-то у нас, я извиняюсь, через колено! Даже в следственном изоляторе. Судите сами, в соседней камере давка, как в общественном транспорте, а и той, куда поместили ёфикатора, — ни души. Словом не с кем перекинуться! Только аж через полчаса сунули туда ещё одного человечка. И, что самое замечательное, человечком этим оказался Славик.

— Во попали, — невесело ухмыльнулся он, присаживаясь на край койки. — Слышь, а это правда, что ль, ты послал?

Ответом был судорожный прерывистый вздох, равносильный чистосердечному признанию.

— Боже мой, Боже мой… — униженно проскулил Пётр. Как же я подставился с этим письмом!..