Девочка и мертвецы - Владимир Данихнов Страница 12

— Марик, братишко! Че да как? — воскликнула Drakonitsa.

— Намано всё. — Марик усмехнулся. — Вот, показываю знакомой сетку.

— Знакомой? Че за знакомая, почему я как всегда не в курсах? Ну-ка, знакомая, прояви себя!

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась Катенька с девчачьим радио. — Меня зовут Катя.

Drakonitsa захохотала:

— Приветище, подружко!

— Че да как, Олька? — спросил Марик. — И ваще?

— А че ты интересуешься?

— Да, блин, интересно.

— А че я должна отвечать?

— Да ни че!

— А че ты такой дерзкий?

— А вот так!

— И че?

— Вот че!

— Ха-ха!

— Че «хе-хе»?!

— Нихехе! Нихехе!

У Катеньки голова пошла кругом: она совершенно не понимала, о чем говорят Марик и Drakonitsa. Видимо, подумала Катенька, их речи слишком умны для меня; подожду, может, перейдут на язык попроще.

— У нас тут буря, — сказала, наконец, Drakonitsa. — Родаки сидят у телеящика и трясутся от страха, как трусливые мохноклюи. — Она захохотала. — А мне пофигу! Если захочу, паду гулять по крышам, как кошко! И никто меня не остановит, если че!

Марик бросил взгляд на зарешеченное окошко, расположенное под потолком. Снежная буря лепила на стекло символы новой власти — хаотичной власти разбушевавшейся стихии. Среди снежинок вспыхивали и гасли злые синие искры.

— Я б на твоем месте не стал выходить из дома, — сказал Марик. — В такую погоду даже я не рискну — в клочки порвет.

— Ну да, как я забыла про нашего смелого погонщика туров! — Drakonitsa захохотала. — Если ты не падешь, то никто не падет! Куда мне до тебя, п-п-плин!

— Зря ты, Олька, — мягко сказал Марик. — Я ж о тебе забочусь, а ниче-то там.

— Лана, сорьки, — буркнула Drakonitsa. — Я с родителями погавкалась, че-то настроение нулевое… не хотела тя обидеть, Маричек, прости засранку.

— Да ниче.

— А откуда твое подружко взялось? Эй, Катюха, ты откудова такая правильная на Марикову голову свалилась?

Катенька понурилась.

— Не доставай ее, Олька, — поспешно вмешался Марик. — Она жила на ферме возле Лермонтовки, всего боится.

— Ферма? — Drakonitsa задумалась. — Цыплячья, штоле? Че за ферма, почему я как всегда не в курсах?

— Большой серый дом, — прошептала Катенька. — Из северного окна видно черные пятна на горизонте, черные линии и холодные черные огни.

Она обняла себя за плечи:

— Наверно, это и есть Лермонтовка.

Drakonitsa долго молчала.

— Как-то ты странно говоришь, будто не по-русски или чё там, — настороженно сказала она. — А че, ты в Лермонтовке ни разу не была или чё?

— Нет.

— А чё так? Там же, наверно, час езды на драндуплете. Или даже меньше. Или че?

Катенька молчала.

— Але, гараж!

— Олька! — Марик нахмурился. — Девчонка черт знает скока жила без общения. Не доставай ее.

— Тоже мне, прынц на белом коне! — Drakonitsa фыркнула. — Ферма на севере… — Она постучала пальцами. — Чета я слышала недавно про ферму на севере или че там… не знаю тока про твою или че ваще… в новостях чета было. Ща вспомн…

Что-то загремело неподалеку, ударило по ушам ватными молотками и резко стихло — будто радио выключили.

Drakonitsa замолчала.

— Ну вот и всё, — грустно сказал Марик, нажимая клавиши. Катеньке показалось, что кнопкодавка вместе с громом испустила свой маленький пластмассовый дух.

— Случилось что-то ужасное, дяденька? — испуганно спросила девочка.

Марик улыбнулся:

— Ничего особенно ужасного. Буря, блин. Снег вспучило где-то у Камней из-за перепада температур. Искры метров на сто вверх поднялись и зафигачили радиоволны или че там; несколько часов доступа в сеть не будет.

— Очень жалко, — прошептала Катенька. — Мне понравилось слышать голос тетеньки.

— Да какой, блин, тетеньки? — Марик раздраженно ударил манипуляшкой по столешнице. — Ты чего, блин, несешь? Она твоя ровесница, может, чутка старше. Кто тебя научил так говорить? Этот твой грязный турище… как его там… Ионыч?

Катенька покраснела:

— Не говори так про дядю Ионыча! — Ее глаза засверкали ярче драгоценных каменьев. — Ты ничего не знаешь о нем! Дяденька хороший, заботится обо мне!

Марик долго смотрел на девочку, удивленный произошедшей с ней переменой: казалось, еще немного, и она кинется на него с кулаками.

— Ладно, — сказал Марик. — Прости или чё там.

Катенька опустила руки. Марик коснулся ее щеки кончиком пальца. Девочка вздрогнула. Марик провел пальцем по свежей царапине:

— Это тоже твой «хороший дяденька» сделал? — спросил.

Катенька оттолкнула руку:

— Тебе-то какое дело? Али ты мой брат?

— Ты — моя гостья, — сказал Марик. — Гостья, она как родственник. Даже роднее. Так что ты теперь моя сестренка. А если сестренке кто-то или что-то, блин, угрожает, я хочу знать, что именно — чтоб помочь.

Катя отвернулась:

— Я упала, Марик. Упала и ударилась об стену, вот и весь сказ.

— По крайней мере, ты не назвала меня дядей, — заметил Марик. — А про Ионыча мой дед как-то рассказывал. Говорил, он взял из приюта девочку, но не для того, чтоб заботиться, а чтоб она работала у него по дому. Еду готовила, прибиралась и так далее. Такой вот он человек.

Катенька промолчала.

— Еще дед говорил, что девочку хотели забрать обратно в приют, но Ионыч каждый раз откупался от инспекторов посредством самогонной взятки. А еще, блин…

— Замолчи! — Катенька замахнулась.

Замерла на секундочку.

Ударила — звонко, отрывисто.

Марик удивленно потрогал щеку. Катенька сидела рядом, склонив голову, и била себя по руке:

— Плохая, плохая! Что ты натворила, мерзавка такая? — Она заплакала.

— Кать, да ладно тебе, не изводись…

Катенька вздрогнула, медленно сползла со стула на пол и упала перед мальчишкой на тощие коленки.

— Простите, дяденька. Ради всего святого, простите. Иначе я и не знаю, что делать: со скалы в пропасть разве что, да и на том свете покоя, наверно, уже не найду.

— Ты чего? — Марик схватил ее под мышки. — Вставай, не дури! Это я виноват, идиот, наболтал лишнего… это ты меня, блин, прости, Катька…

— Каюсь, дяденька. Я виноватая и нет мне теперь прощенья… проклята я теперь!