На тропе войны - Юрий Соколов Страница 12

По западным опушкам Гинкмара протянулась с севера на юг неровная полоса обезлюдевших земель шириной примерно от четверти до половины дневного перехода. Лесочки лет двадцати — тридцати от роду чередовались здесь с совсем еще молодыми рощицами, заросшими бурьяном полями и заброшенными деревнями. По мере продолжения войны с империей местные оргойские дворяне все менее заботились о безопасности своих крестьян, зачастую и не имея возможности для этого. И те перебирались подальше от Гинкмара, или наоборот, уходили в его дикие дебри под защиту разбойников.

Освободившиеся территории заселяла нечисть — не слишком страшная, зато многочисленная. Обычно ее называли окраинной или полевой, чтобы отличать от матерой лесной, действительно опасной. Впрочем, крутые монстры тут тоже встречались. Вот по такой местности проходила Южная военная тропа, сторонившаяся как непролазных чащ слева, так и цивилизованных земель справа.

Мы решили не уходить на юг слишком далеко. На Тропе давно никто не пытался разбойничать, так что какая разница, где начинать эксперимент. Ну и добычу планировалось продавать через лавки «Гавани», и не хотелось гонять обозы черт-те откуда.

Место для стана выбрали в густом березняке с деревьями в две четверти в обхвате или чуть толще. Елок и деревьев других пород здесь также хватало. Но главное — из-под камня в центре бил родник.

Топор костомеху кузнец выковал универсальный, пригодный как для боевого, так и хозяйственного применения. На обухе сделал длинный изогнутый клюв для пробивания лат, который годился и для использования в качестве кирки. Топорище вырезали столяры-тележники — из хорошего, выдержанного материала, запас которого перевезли в «Гавань» от Глена. На лесоповале я скелет использовал в первый раз, засеку устраивал тоже впервые, но все оказалось проще, чем представлялось до начала работ. Березы, что в основном и шли на устройство защитного ограждения, костомех валил с двух ударов. С одной стороны тяпнет, с другой, толкнет лапой — и дерево падает точно куда намечено.

Когда рубка и растаскивание берез по местам мне надоедали, я брался за корчевание. Подсекал корни торчащих там и сям пней недалеко от комля, вонзал клюв-кирку поглубже в землю и дергал топор на себя. Пни тоже шли в засеку, ямы приходилось заравнивать. За день удалось расчистить площадку для лагеря и уложить вокруг нее первый ряд деревьев. Еще два дня я потратил, вырубая деревья и кусты уже вокруг засеки. Позже расширю свободное от зарослей кольцо. Оно должно быть хотя бы шагов сорок шириной.

Люцифер вел разведку местности. Волколатники копали потайной подземный лаз под засекой напротив входа в нее. Мык и Живчик помогали выгребать землю и засыпали ею оставшиеся на месте выкорчеванных пней пологие впадины. Палаш устраивал ловушки на самых удобных для передвижения маршрутах в березняке. Жюстина обеспечивала магическую невидимость подлянок. Один Айк на правах гостя клана ничего не делал. Точнее, он консультировал всех нас по наилучшему выполнению взятых на себя работ.

Как только мы минимально обезопасили себя от случайных нападений, Айк засобирался в путь. Труба зовет, ага. Но прежде чем пуститься в свои обычные странствия, проклятый еще думал заглянуть в «Сухую гавань». Наверно, чтоб договориться с Меченым об управлении своей долей или продать ее — уж не знаю. Я хотел отослать с ним Мыка и Живчика, однако малята дружно воспротивились этому и принялись со всей горячностью детства уговаривать меня их оставить. Попробовал их воспитывать — да какой из меня педагог? Махнул рукой и в самом деле оставил. Не связанными же их в таверну отправлять с наказом Меченому засадить сорванцов в поруб. А засадить придется, иначе обратно прибегут. Пускай попробуют то, к чему стремятся. По моему мнению, если ребенок достаточно подрос, чтобы настаивать на своем, он достаточно подрос и для того, чтобы отвечать за последствия. В лагере пацаны без присмотра не останутся; кроме того, здесь о них особо позаботится Жюстина. Она со дня воскрешения взяла Живчика под свое крылышко наравне с Мыком, постоянно уделяла обоим внимание, штопала порванные штаны и рубашки, совала что-нибудь вкусненькое, не скупилась на ласку. Иногда и подзатыльники раздавала щедрой рукой, однако чисто любя, беззлобно и строго по делу.

Южная военная тропа была шириной в одну колею: повозки по ней ездили редко, разъезжаться им не грозило. В основном здесь ходили пешком или скакали на лошадях. И тоже не слишком часто. Потому что эксплуатировал эту дорожку только пограничный воинский контингент, да и то не весь. И лишь в одну сторону.

Участки Тропы на открытых, удобных для маневров местах нас не интересовали. Годились исключительно те, где по обеим сторонам рос густой кустарник, а деревья стояли частоколом. Благо так было почти везде, где лесу удалось одержать верх над травостоем. Ближайший пригодный для засад отрезок как раз и проходил по нашему березняку, примерно в тысяче шагов от лагеря.

Я вскочил на Люцифера, и мы проехались по зарослям от одной опушки до другой, сперва с севера на юг, потом с юга на север, отслеживая малейшие изгибы Тропы, но не оставляя следов на ней самой. На юге, едва войдя в березняк, она поворачивала, огибая маленькое болотце. Дальше шла прямо или почти прямо.

Удобнее всего было бы засесть сразу за поворотом, из-за которого путникам ничего не видно; однако именно по этой причине они поедут здесь медленно и осторожно, держась за рукояти мечей. Зато после им захочется расслабиться. А на самом выезде из леса, когда впереди уже поля замаячат, они точно будут не так бдительны. Не оттого, что опасность миновала, — она может подстерегать везде. Но невозможно и очень вредно постоянно держать себя в напряжении. И любой разумный инстинктивно избегает таких вещей.

Палаш с двумя волколатниками отправился в дозор к южному горлу поезда через березняк и устроился в кустах перед болотцем. За северным горлом мы надеялись уследить и так, поскольку будем целыми днями находиться очень близко к нему. Да и контролировать его следовало скорее на всякий случай, чем по необходимости. Гостей оттуда ждать не приходилось.

Я пересел на костомеха и начал подкапывать корни одинокой елки, перерубая их один за другим. Дерево стояло у самой Тропы в окружении березок, изрядно возвышаясь над ними. Видно, давшее ему жизнь семечко проросло еще до войны и начала запустения близких к Гинкмару земель. Когда елка стала шататься от любого толчка, выражая готовность вот-вот рухнуть, я вбил в землю вокруг четыре колышка, привязал к стволу веревки и зафиксировал его растяжками. Достаточно перерезать ту, что с противоположной от Тропы стороны, чтобы уронить дерево на проезд и перегородить его. И с этим справятся даже наши мальчишки. Ни в какую другую сторону елка не упадет: растяжки не дадут. Ветром ее не свалит, пока все веревки целы. Сделать так, как я сделал, — гораздо лучше, чем подрубать ствол. Уничтожил после следы подкопа — и все. А веревки легко замаскировать плющом.