«Колыбель» Победы - Герман Романов Страница 12

– Все чудишь, Коленька. – Две теплые руки обняли за шею, женщина прижалась к его спине. – Чудишь… Интересное слово какое… И озеро это Чудским называется. Наверное, от чудес… Ты ведь никаким был, Коля! Так быстро от контузии никто оправиться не сможет, это я тебе как врач говорю. А ты смог, что невероятно! Вот и думаю, что эта вода для тебя вроде живой оказалась. Вот и не верь после этого в сказки!

– Да я сам не верю в то, что со мною здесь случилось! Ощущение, будто два десятка лет с плеч сбросил. Водой словно все болячки смыло, сердечко даже не екнуло, ребра не болят, да мысли шаловливые в голову постоянно лезут. Юность вернулась, Софушка, право слово, словно прожитых в горести всех этих лет у меня и не было! Словно «второе рождение»!

Он чуть повернул голову, и, закрыв глаза, нашел ее приоткрытые губы, распухшие от лобзаний. Они долго целовались, позабыв про все на свете, вот только война постоянно напоминала о себе неумолкающими взрывами, на которые влюбленные пока не обращали сейчас внимания…

– Я сегодня так счастлива, милый мой. – Софья с блаженством на лице вытянулась на теплом, прогретом за день песке. – Впервые такой ощущаю себя, желанной… Особенно когда ты так смотришь на меня…

– Не наелся еще, Софушка. – Гловацкий хмыкнул и жадно оглядел свою любимую. Затем вздохнул – все же ярость желания и возможности организма сильно различны, тело, однако, нуждается в отдыхе. Принялся надевать синие генеральские бриджи с двойным лампасом, изрядно потрепанные, хотя Софа старательно их почистила, тщательно зашила и даже наложила заплатки на рваные места, приведя в порядок.

Днем Николай Михайлович рискнул догрести на лодке к затопленному в неширокой протоке гидросамолету, хотя сам сильно опасался крокодилов. Впрочем, рептилии повели себя вполне-таки пристойно – выев у своих жертв мякоть, твари бултыхнулись в воду и уплыли к островам, что виднелись на отдалении. Гловацкий вздохнул тогда с нескрываемым облегчением – все же добираться до МБР, зная, что рядом эти чудовища, пусть и сытые, занятие не для слабонервных экстремалов. А так все обошлось, относительно, конечно. Лодка, на которой приплыли гитлеровцы, оказалась резиновой, с парой весел. И отправились с Софьей в недалекое плавание, настороженно вглядываясь в прозрачную воду – потопить их утлый ковчег, даже пропороть накачанные баллоны, рептилии могли запросто.

Пилоты погибли еще в воздухе – фашистские истребители прошлись смертоносным свинцовым ливнем по кабине и носовой части фюзеляжа, где была пулеметная турель штурмана. Чистое везение, что их с Софьей пулями не попятнали, хотя на фанерной обшивке отсека виднелась россыпь пробоин. Подфартило невероятно, право слово!

Погибших летчиков в две ходки перевезли на берег, а там, поплевав на ладони, Николай Михайлович отрыл на бугорке неглубокую могилу. Парней похоронили, отдав последние воинские почести – генерал трижды выстрелил из старой русской винтовки, ставшей его трофеем от злосчастных эстонских инсургентов. Забрали медицинскую сумку Софьи, бортпаек из парочки банок тушенки и пачки совершенно размокших галет – как он ни обыскивал отсек, но фляжки с водкой или спиртом не нашел, а должна она быть у летунов, во всех историях про ВВС присутствовала. Видимо, есть исключения из правил в этой жизни. Позаимствовал только свернутую в рулон тельняшку, да еще теплую куртку, только одну – все остальное было буквально залито кровью убитых пилотов. К его большому разочарованию, у гитлеровцев продуктов в лодке не имелось, только фляжка шнапса, где бултыхалось на стакан, и то не полный, да плитка шоколада. Последнюю он скормил Софье, несмотря на ее гневные протесты – пришлось даже приказать в шутливой форме. И главное – стал обладателем двух пачек трофейных сигарет, эстонских, со странным названием «Вана Томас» – на небольшой картонной пачке изображен в каске ландскнехта средневековый вояка то ли с флюгером на древке, то ли с очень замысловатой секирой, видимо, для ритуальной рубки мяса. Заодно вытащил из карманов зажигалку и коробок спичек.

По старинной казачьей традиции, победителю принадлежит имущество поверженных им врагов – Гловацкий в одночасье стал владельцем целого арсенала из двух винтовок, пистолета-пулемета МР‐38, «Вальтера», кинжала и парочки отличных ножей, которыми можно хлебушек порезать и человека пырнуть. Вкупе с порядочным боекомплектом, отличным биноклем, самым настоящим «Цейсом», компасом и швейцарскими часами. Последние генерал тут же надел на запястье – его собственные были разбиты при обстреле. А вот записная книжка немца вызвала самый живейший интерес, и с помощью Софьи он довольно быстро разобрался в карандашных каракулях.

Обычная войсковая разведка у немцев, как оказалось, была поставлена очень серьезно. На западном побережье Псковского озера, которое называли Пейпус, уже развернули несколько постов наблюдения за кораблями русской военной флотилии, и наведения на них люфтваффе. Из пяти-шести человек каждый, причем двое немцы – командир и радист, а в обеспечении местные коллаборационисты. Николай Михайлович пристально посмотрел на далекий берег, прикинул, что трех оставшихся врагов, пусть и непрофессиональных диверсантов, для него все же многовато. К тому же нужно ждать ночи и туда плыть, по сути, наобум. Да и вряд ли наблюдательный пост остался на месте. Судя по всему, погибшая утром группа засекла падение самолета и поплыла брать в плен летчиков, если те выжили. А так как она сразу не вернулась, то их подельники вряд ли будут искушать судьбу и дожидаться русских катеров с десантом в ночных сумерках.

– Снова летят, Коля!

Голос Софьи вывел его из размышлений, и Николай Михайлович сразу укрылся в густых зарослях, куда уже юркнула женщина. На большой высоте показались три двухмоторных истребителя «Мессершмитт‐110», силуэты которых до изжоги надоели в псковском небе – штурмовали любую цель, что попадалась пилотам Геринга на глаза. Причем третий раз за день проходят над озерной гладью, разыскивая себе жертву. Это, кстати, и стало главным мотивом для отказа от намерения дойти до устья Великой на веслах. Вроде и недалеко, верст 10—15, но утопят сразу. Лучше ночи дождаться – в том, что его будут искать, генерал Гловацкий не сомневался. Но исключительно с воды катерами и ночью – днем Псковское озеро полностью закрыто врагом для советских катеров и самолетов. А вот «сталинских соколов», чьи подвиги вся страна громогласно воспевала до войны, в небе он не видел еще ни разу – ни тупорылых «ишаков» и «чаек», ни остроносых «ястребков» Яковлева или не менее знаменитых «мигов». В синеве летели бомбардировщики СБ, что отчаянно атаковали германские колонны автомашин и танков, замерших на дорогах перед псковскими дотами, становящихся обреченными на заклание жертвами стремительных «мессершмиттов» и падавших на землю в клубах дыма и пламени…

– Ох… Но рази так можно с людинами-то!

– Заткнись, салага зеленая! Сопля еще, чтоб на генерала такое думать! Не видишь на песке отпечатки лап?! Всмотрись, немочь бледная!

Гловацкий усмехнулся: «Надо же, какой наблюдательный боцман, вот глазастый! Живо сообразил, что человек, в какой бы ярости ни находился, но так порвать тела зубами не сможет!»

В американских вестернах «кавалерия на холмах» всегда приходит на выручку в самом конце – так и тут она припожаловала в сумерках в виде КМ, малого катера. На русском флоте завсегда отличались смекалкой – Николай Михайлович даже глазам не поверил, увидев чапающий вдоль островов катер с несколькими деревцами на палубе, затянутый маскировочной сетью. Такой плавающий островок среди прочих, к которым стоит прижаться поближе и от настоящих уже не отличишь, если долго не присматриваться. А выкормыши Геринга вряд ли настолько наблюдательны, раз морякам до сего часа удается их обманывать столь нехитрыми уловками.