Опасный лаборант - Юрий Гаврюченков Страница 11

Прогретая солнцем палуба качалась под ногами. «Морская лисица» шла под парусом, делая семь узлов. Кака стоял у штурвала, глядел на репитер гирокомпаса придерживаясь курса на границе полного и крутого бакштага. Матрос Миксер стоял у лебёдки, флегматично помаргивая красноватыми глазками, готовый по команде рулевого выполнить поворот. Стаксель, вынесенный на правый борт, наполнился ветром. «Морская лисица» зарылась в волну. Муромцева обдало брызгами.

Придерживаясь за леер, Денис пробежал по мокрым доскам, спрыгнул в кокпит, где научные сотрудники раскладывали только что промытую планктонную сеть. Она представляла собой латунный обруч диаметром тридцать сантиметров, на который был натянут длинный конусный мешок из капроновой сетки со стальным стаканчиком на конце. Сетка имела крупную ячею и предназначалась для качественного анализа мезопланктона, чтобы получить представление, какая мелюзга плавает на пути следования. Для количественного анализа, лова мелкой сетью и подсчёта микроскопических организмов ни времени, ни людей у отряда не было.

– Запасайте вёдра, – пробормотал Казаков, укладывая в бухту страховочный шнур.

– И да поможет нам Дагон, – лаборант расставил на рундуке чистые контейнеры.

За время, проведённое на борту, он пристрастился в тихую погоду пользоваться форлюком. Пробежать по палубе оказалось быстрее и удобнее, чем протискиваться из форпика через вечно забитую кают-компанию, стараясь с кем-нибудь разминуться. Загруженная под завязку «Морская лисица» представляла собой резкий контраст с российскими научно-исследовательскими судами, где были стальные переборки, крашенные белой краской, безжизненный свет диодных ламп; если выберешься ночью в гальюн, складывалось впечатление, что идёшь по кораблю-призраку под размеренный стук машины прямиком в бездну. Совсем не то оказалось на «Морской лисице». Теснота, скученность, обшарпанный пластик и дерево, скрип снастей, журчание бегущей вдоль борта воды, от которой отделяла ощутимо тонкая обшивка, храп команды и запахи с камбуза доставляли неимоверно. Муромцеву они были по душе. В биологическом кружке Денис привык получать удовольствие от экспедиций ещё на этапе сборов в дорогу, и эта путешествие в тропики приносило радости не меньше, чем в детстве.

Как только отчалили, и яхта на моторе вышла за молы, напряжение дня и допроса в полицейском участке спало с плеч. Зато началась качка. «Морская лисица» была лёгкой, болтало её хорошо. Пришлось побегать к леерам и покормить рыбок, но с морской болезнью лаборант справился за сутки. А когда Денис проснулся следующим утром, он выбрался на палубу, увидел вокруг безбрежное синее море, поймал лицом ветер, вдохнул свежий солёный воздух, к нему пришло древнее спокойствие и какое-то безразличие к оставшимся на земле косякам и бедам. Стоявший у руля кучерявый мужик подмигнул ему и крикнул из рубки что-то дерзкое на непонятном языке. Из камбуза вышел Ганс и выплеснул помои в кильватерный след.

Лаборант Муромцев ощутил себя другим человеком. Он расхохотался и крикнул курчавому рулевому: «Привет!», а тот ответил: «Салют!». Ганс быстро обернулся, не ждал выкрика в спину. Коротко сказал: «Гутен морген», при этом его лицо сделалось похоже на мордочку дрессированной крысы, и вернулся к стряпне.

Курчавого вахтенного звали Паскаль. Он был смуглый баск с глазами чёрными, как антрацит, от взгляда которых сразу мерещились кровь, бинты и плачущие вдовы, однако совсем не злой. За время, проведённое в море, Денис перезнакомился с экипажем, вслушался в их речь и научился кое-что разбирать. Сбежавшиеся со всей Европы моряки общались на ломаном английском, хотя каждый знал его по-своему плохо. Лишь у Миксера он был родным, да кок Ганс и ведущий научный сотрудник Смольский владели языком на приличном уровне. Так или иначе, друг друга понимали. Это была слаженная команда босяков с сомнительным прошлым, которые хотели укрыться в Диких Водах. Они было защитой и угрозой. Инопланетяне загнали человечество на сушу, океан сделался прибежищем изгоев, а изгоям везде приходится несладко.

Денис встречал в новостной ленте заметки о рейдах на дикие острова, расположенные вдали от берегов. Люди стягивались туда, бросив цивилизацию с её сомнительными благами в виде постоянного электричества, водоснабжения и образования. Они становились ловцами, дайверами, собирателями инопланетных даров моря, и контрабандистами. Люди заводили на островах семьи, и уже не первое поколение выросло на устных преданиях и практической астрономии вместо истории, физики и начертательной геометрии. Ловцы изучали повадки инопланетян и умели уживаться с ними. Молодое поколение с раннего детства плескалось бок о бок с чужими и безнаказанно воровало с их подводных огородов. Самые неосторожные или невезучие оказывались съедены, но в среде ловцов это не считалось большой потерей. «Море забрало», – рассуждали они с присущим морякам фатализмом. Ряды быстро восполнялись, бабы рожали практически через год. Средства контрацепции на островах считались причудой богатеев наподобие компьютера – вещь забавная, но не слишком нужная. Убыль детей компенсировалось качеством. Оставшиеся росли смекалистыми, предусмотрительными и удачливыми. Они были дерзкими и сильными. Сами того не ведая, пришельцы выпестовали опасную породу постцивилизационных дикарей.

Добыча и перепродажа трофеев при отсутствии сил централизованного сдерживания неизбежно соседствовали с беспределом. Вольница породила пиратство. Дайверы нападали друг на друга, сообща грабили караваны, везущие ценный товар к европейским берегам, покушались на торговые суда цивилизованных стран. Иногда акты разбоя заканчивались крупным скандалом. Тогда военно-воздушные силы ООН бомбили островные крепости, топили всё находящееся на рейде и высаживали с цеппелинов десант. Кого-то обязательно спасали и показывали в новостях. Освобождённые заложники рассказывали об ужасах пиратского плена, пугая обывателя, но не всегда истории о поселениях с блэкджэком и шлюхами достигали нужной цели. В романтичные головы западала мысль о нескучной жизни, где не нужно выплачивать ипотечный кредит, унижаться перед чиновниками, а можно греться на солнышке и купаться в лазурных водах. Люди собирали пожитки и ехали в портовые города, чтобы влиться в ряды новых дикарей. Обычно им удавалось достичь вожделенных островов. Спустя много лет они могли появиться на экране с покаяниями, но чаще пропадали без вести, обретя свободу от системы государственной эксплуатации, а вместе с ней от заботы врачей и защиты полиции.

Их эскапизма Муромцев не понимал и не верил в его существование. Новостные заметки и ролики в сети были для него развлечением, в котором не находил ни грамма правды, вернее, не верил, что такое бывает на самом деле. Только в командировке, непосредственно столкнувшись с атлантическими обычаями, он осознал, что в мире течёт какая-то другая жизнь. Тяга к странствиям и приключениям оказалась заложена в приморских народах, в отличие от привычных к оседлости хлеборобов. На ум Денису приходило не слишком политически корректное сравнение нектона, активно плавающих животных, с сидячим бентосом – прикреплёнными ко дну организмами, и сравнение было не в пользу послушных закону обывателей. Разнообразие окружающей среды ускоряло эволюцию. Там, где условия менялись быстрее, население быстрее развивалось, приспосабливаясь к новым условиям, чтобы не погибнуть. Поговорка о людях, которые делятся на две нации – у одной есть лодка, а у другой лодки нет, – обрела для лаборанта весомость проверенной опытом догмы. Мореплаватели рисковали и дохли с неистовой силой, жизнь индивида разменивалась ни за грош, однако выглядели они шустрее и разнообразнее землепашцев.