Заклинатель джиннов - Михаил Ахманов Страница 11

С людьми ты тайной не делись своей,

Ведь ты не знаешь, кто из них подлей.

Как сам ты поступаешь с божьей тварью,

Того же жди себе и от людей.

Омар Хайям. Рубаи

Мой ханд-таймер просигналил восемь, и тут же раздался звонок от дверей.

– Кто там?

– Железный Феликс с Иудушкой Троцким.

Я отворил. Бянус начал отряхивать снег с шапки, а Алик тут же полез обниматься, молодецки ухая и хлопая меня по спине огромной ладонью.

– А кто тут у нас старшой лейтенант? – гудел он сочным баритоном. – Кому это фарт привалил? Кто ж это буром прет в начальники? Кого мы сегодня почешем за ушками?

– Кошку мою почешешь, следак, – ответствовал я. Симагин стащил пальто размером с небольшой парашют и повесил на вешалку. Вешалка крякнула, но устояла.

– Я не следак, – сообщил он, отдуваясь, – я полицейский инспектор в чине майора. Я ловлю, а не разговоры разговариваю.

– То-то ты сегодня такой молчаливый, – заметил Сашка, копаясь в своем портфеле. Там что-то мелодично позвякивало.

Мы прошли на кухню. Белладонна милостиво дозволила Алику пощекотать брюшко, Бянус водрузил на стол две бутылки «Политехнической», а я с облегчением вздохнул. Две бутылки на троих не так уж много… С другой стороны, портфель у Бянуса был огромен, и в чреве его могла уместиться канистра со спиртом.

Я не любитель горячительного, что портит временами все удовольствие от наших посиделок – по крайней мере, для меня. Сашка и Алик выпивают, и стол для них без бутылки не стол, а пустыня Сахара, хоть с оазисами хлеба, шпрот и ветчины, но лишенная всяких живительных источников. Однако я терплю и даже прикладываюсь к этим источникам, дабы не смущать гостей и поддержать компанию. Чем не пожертвуешь ради близких! Даже спокойствием в желудке.

Встречаемся мы регулярно, и тому есть множество причин. Во-первых, дружим мы четверть века, с нежного семилетнего возраста; правда, в первом классе мы с Сашкой дрались, а Симагин нас разнимал, щедро раздавая оплеухи. Во-вторых, учились мы в одном университете, хоть ездили в разные места: Сашка – на стрелку Васильевского острова, Алик – к Смольному, где размещается юрфак, а я таскался в Петергоф, куда в семидесятых годах переселили естественно-научные факультеты.

Но так ли, иначе, закончили мы одну и ту же школу и одну и ту же университетскую альма-матерь, как говорит Сашка. И жили они поблизости: Бянус – на Будапештской, в пяти минутах ходьбы от меня, а Симагин чуть подальше, на углу Дунайского и Купчинской. Вот и третья причина, очень важная, надо сказать: путь домой под газом был для моих друзей недолог. В-четвертых, все мы оставались холостыми, и только Бянус мог похвастать полным родительским боекомплектом; я – круглый сирота, а Алик жил с матерью.

На самом деле его зовут Олег, но это имя легко трансформируется в Алика и дальше – в Аллигатора. Он мужчина мощный, героического сложения, уверенный в себе, с крупными чертами, вставной хромированной челюстью и львиной бурой гривой. Мне кажется, при одном его виде злодеи должны трепетать и во всем сознаваться, и в бывших, и в будущих грехах. Жизнь у нею нелегкая, но полная приключений; после юрфака он служил в ОБОПе [14], потом, окончив вечерний экономический институт, перешел в налоговую полицию. Несмотря на суровость полицейских будней, парень он компанейский, любит зверье, детишек, обожает вкусно поесть и петь песенки под гитару.

Сашка-Бяшка, едкий, тощий, желчный, полная ему противоположность. В школе его гордую фамилию Бранников переделали в Баранникова, а потом просто в Бянуса-Барана, но к баранам он совсем не относился. По характеру он был совсем не баран, а ядовитый скорпион или лернейская гидра, правда страдал слабостью к женскому полу.

Вот и сейчас, деловито раскупоривая бутылки, он принялся толковать про очередную свою пассию, Верочку с психологического, то ли аспирантку, то ли ассистентку, но отнюдь не синий чулок, а скорее колготки «Омса». Во всяком случае, именно в них Верочка покорила Бянуса, и теперь он прозрачно намекал, что мне пора развеяться, прогулявшись ближайшим вечерком в театр. Но я держался стойко.

Мы разлили по первой, и Алик предложил тост за хозяина дома:

– Чтоб на твои погоны звездочки падали почаще и были покрупней!

Мы выпили, и Бянус завистливо сказал:

– А я вот все в лейтенантах хожу… Не любят в военкоматах историков!

– Раз ты младший по званию, будешь открывать сардины, доцент, – распорядился Алик.

– Может, лучше – разливать, майор?

Симагин ухмыльнулся, показав отличные вставные зубы.

– Увянь, штафирка! Не стучи кадыком! Разливают всегда майоры, а не доценты с лейтенантами. Те только открывают.

Он потянулся к бутылке и налил – под восхищенный шепот Сашки:

– Ну и майорский глаз! Глаз-ватерпас! Прям-таки исполин духа и корифей!

Мы выпили по второй, за вечную дружбу, и Алик с Бянусом закурили. Я не курю и потребляю в меру, как говорилось выше; просто идеальный муж, да вот никто меня не берет… Хотя если вспомнить о Танечке, о Нэнси и Гите… На Гите я чуть не женился, но она, отучившись в Штатах, собиралась вернуться в Германию, в Марбург, что противоречило всем моим планам.

Алик стряхнул пепел в блюдце и, взглянув на Бянуса, спросил:

– Как поживаешь, доцент? Как там твои шнурки от индейских сандалий? Крыша от них еще не поехала?

Сашка пожал плечами.

– Чтой-то у тебя интерес к индейцам проснулся, майор? Накрыл банду апачей? Или гуроны налогов не платят?

– Интерес у меня не к индейцам, а к тебе, – солидно пояснил Симагин. Затем подумал и добавил: – Насчет индейцев я тоже любопытствую, доцент. Какой в них, скажем, нынче толк и смысл? Взять хотя бы ту же майя-мафию… О чем записано в их узелках? Пыхтишь ты над ними, пыхтишь, а может, там одни имена усопших от жреческого беспредела, и пользы от этого, за давностью лет, никакой. Вот если б ты разузнал что-то толковое… скажем, что они пили и чем, понимаешь, закусывали?