Железный век - Святослав Логинов Страница 11

Сагит вызвал центральную усадьбу и принялся объяснять разгневанной Римме, почему не прислал вовремя грузовой флаер. О жучке он предусмотрительно умолчал.

Аниэль Гоц привычно задержал дыхание, потом резко выдохнул и в самый момент выдоха переменил фильтр. Несложная эта операция занимала долю секунды, но всё же десяток мошек успел проскользнуть под маску. Одна немедленно впилась в уголок рта. Руками, затянутыми в плотные перчатки, Гоц принялся обжимать маску, стараясь раздавить кровососов. Потом, когда маску удастся снять, всё лицо окажется в разводах и пятнах от размазанной мошки и комаров.

Человек беззащитен перед этой воющей напастью, вся его химия бессильно пасует, и отпугивающие излучатели жужжат без толку. Вот и приходится на благодатнейшей из планет укутываться в противомоскитные костюмы, так напоминающие скафандр. Особенно в заповеднике, где нельзя пользоваться ни химией, ни излучателями. Хорошо ещё, что вся эта кусачая пакость — травоядна, а кровью старается запастись лишь раз в жизни, чтобы вывести полноценное потомство. Потому и кружит мошкара вокруг копытней, бариусов и бюфтонов и едва ли не сама бросается в разинутые рты. Во что бы то ни стало добыть каплю крови, а там — стремглав лететь к ближайшей луже или просто к влажной лощине, чтобы дать жизнь новым тучам жужжащих тварей.

В свою очередь крупные позвоночные хотя и страдают от нашествия слепней и комаров, но не могут без них жить, ибо летающие насекомые — их единственная пища. Носятся по равнинам стремительные копытни, чтобы на бегу заглотить облако мошки, а самому не быть ужаленным. Бариусы и вся их родня покрываются густой слизью, на которую налипает жадное комарьё, после чего зверюги вылизывают друг дружку, жирнея на глазах. Но самые удивительные земландские существа, несомненно, бюфтоны. Закованные в броню рогатые красавцы обживают узкие ущелья, где день и ночь, не переставая, дует ветер. Насекомоядный гигант поворачивается против ветра и разинув пасть, которой позавидовал бы финвал, ждёт, когда ветер нанесёт в глотку побольше чешуекрылой вкуснятины. Тогда следует один титанический глоток, и вновь бюфтон замирает, услужливо подставив рот летящей пище.

Ветра дуют на Земландии постоянно, и мириады кочующих бабочек пролетают сквозь ущелья, однако никакое изобилие не может прокормить слишком больших зверей. Есть даже теория, согласно которой бюфтоны вымерли бы безо всякого вмешательства людей, просто от хронического недокорма. Но, к сожалению, люди вмешались.

Земландские растения противостояли вредителям, вырабатывая сложный комплекс ядов. Гусеницы и тли, питаясь отравленной зеленью, сами становились ядовитыми. Копытни, землеройки и муравьеды, бариусы, кроты и земландские ехидны, питаясь насекомыми, постепенно привыкали к ядам, но и сами пропитывались отравой. Единственным исключением оставались бюфтоны. Мясо их было не просто съедобным, во всех обитаемых мирах оно считалось деликатесом из деликатесов. Тончайшая примесь алкалоидов, одно перечисление которых заставило бы упасть в обморок токсиколога, придавала блюдам из мяса бюфтона удивительный вкус, описать который не взялся бы ни один гурман. Кое-кто пытался сравнивать вырезку бюфтона с японской рыбой фугу… хотя что такое фугу — рыба и есть рыба, только что с лёгким наркотическим действием. Бюфтон это нечто иное — поэма вкуса, феерия ощущений! Неудивительно, что число бюфтонов в ущельях Земландии начало катастрофически уменьшаться.

Увы и ах, приручить чудовищных жукоедов покуда никому не удалось. Словно провидя свою печальную судьбу, неуязвимые чудовища были до невероятия пугливы. Вид пролетающего флаера вызывал у них панику, а паника в горных теснинах чревата камнепадами и оползнями.

Поэтому оставалось объявить заповедными все горные районы планеты и не соваться туда без самой крайней необходимости. Но сейчас необходимость была очевидной и несомненной. Невозможно сохранять исчезающий вид, если о нём практически ничего не известно. Первопоселенцы рассказывали, что по весне у бюфтонов бывает гон, когда громадные звери покидают свои теснины и собираются вместе для любви и брачных турниров. В это было нетрудно поверить, если вспомнить, что хищников на Земландии нет, а рога у насекомоядного великана имеются. К тому же, бывало, хоть и очень редко, в предгорьях отыскивались трупы бюфтонов, обязательно — самцов, до неузнаваемости изгрызенные личинками трупоедов. А вот самого гона никто из натуралистов не видел, на плёнку не заснял и научной общественности не представил.

Именно поэтому Зоологическое общество заказало Аниэлю Гоцу фильм о жизни бюфтонов. Не совсем, конечно, заказало, объявило конкурс, но кому ещё снимать-то? Кроме него — некому… То, что можно было снять с орбиты, Гоц отснял, а теперь приходилось ползать по скалам, выслеживая пугливых великанов. К сожалению, с орбиты гипотетический гон было не отснять, поскольку дожди на Земландии были делом обычным, особенно по весне, когда обложные тучи не давали следить ни за миграцией животных, ни за передвижениями ненавистного Сагита. Но ведь где-то бюфтоны встречаются и как-то справляют свои свадьбы… Жаль, что это происходит в дождливый сезон, когда спутниковое слежение ничем не может помочь натуралисту. Зато для браконьера нет желаннее времени. Немудрено, что именно весной сагитовские закрома наполнялись мясом замученных животных.

Аниэль Гоц был из тех энтузиастов зелёного движения, чей энтузиазм напоминал скорее мрачные чувства луддитского фанатика. Хозяйство Никофорова Гоц терпел, поскольку государственная ферма обеспечивала инспектора средствами существования, а вот Сагита ненавидел со всей страстью собственника, в чьи владения забрался вор. Вот только поймать вражину никак не удавалось, очевидно, фермер знал о бюфтонах что-то такое, о чём Гоц и не догадывался.

Тем охотнее инспектор ухватился за возможность снять фильм о насекомоядных чудовищах; привлекало не только обещанное вознаграждение, но и тайная надежда, что удастся, не вылетая с материка, раскрыть тайну позволяющую браконьеру оставаться непойманным.

К сожалению, попытка напрямую проследить за Сагитом с треском провалилась. Заказанный в региональном отделении Гринпис жучок не только выдал себя, но и чуть не погубил скакового копытня, дав Сагиту повод обвинить Гоца в незаконных методах работы. Впрочем, ещё надо доказать, что именно Гоц подкинул жучок. Сагит, конечно, ни минуты в том не сомневался, но для суда требуются доказательства, а не личная уверенность. И всё же, ценный прибор был потерян, последнее, что принесла запись, были не слишком грамотные, зато эмоциональные слова Сагита: "Вша гринписовская!.." Порой Гоц гадал, к кому относились эти слова: к жучку или его владельцу.

Опасаясь встречи с разгневанным фермером, Гоц поспешил уйти в горы, но как обычно бывает в таких случаях, столкнулся с недоброжелателем мордой к лицу прямо на стоянке флаеров. Инспектор готовил к полёту лёгкий аппарат, когда приземлился сагитовский грузовик, присланный за семенным зерном и оттуда вылез браконьер.

Внутри у Аниэля Гоца нехорошо замерло, однако Сагит, довольный, видать, что так ловко ущучил врага, ни в драку не полез, ни ругаться не стал, а избрал язвительную манеру разговора:

— Здорово, браток! — развязно воскликнул он и хлопнул Гоца по плечу. — Как твоё дражайшее? В ухе не свербит? Как делишки? Всё преступников выслеживаешь? Давай, дело хорошее, ежели им честно заниматься. Ты же у нас честный малый, Аниэль, законник, ничего такого себе не позволяешь!..