Цитадель Гипонерос - Пьер Бордаж Страница 11

Он оставил при себе мыслехранителей, чтобы не вызывать подозрений у недоброжелателей, хотя и был защищен от ментальных атак. Муффий решил завести личного секретаря (даже если это означало подкрепить слухи, упорно обвинявшие его в гомосексуализме) — как полностью открытый ум, через который он мог бы сливать врагам дезинформацию. Его выбор пал на Адамана Муралла, чей тщедушный силуэт в сине-зеленом приметил посреди красно-пурпурного моря кардиналов. Не без сожалений он использовал своего молодого земляка как ментальную наживку, поскольку искренне ценил его красноречие и чувство юмора, но посчитал необходимым наладить со своим конфидентом эмоциональную связь, чтобы придать убедительность своей уловке. И, оценив реакцию клюнувших на нее будущих противников из числа кардиналов и придворных, Барофиль констатировал, что ход увенчался успехом.

Пока недруги муффия строили догадки, он регулярно посещал потайную комнату с запретной библиотекой, просматривал фильмокнигу Крейца, впитывал его Слово, пролистывал другие, не столь интересные труды, изучал индисские графемы исцеления. Его внутренний голос объявлялся лишь эпизодически и не сообщал ничего нового, как будто решил впредь довольствоваться повторами своих инструкций.

Параллельно с этими занятиями, отнимавшими у него изрядную часть вторых ночей, Барофиль ежедневно ходил с Адаманом Мураллом в подземную камеру, где лежали в витринах четыре криогенизированных тела. Вблизи прозрачных саркофагов его захватывал неуправляемый прилив чувств, доводя до грани экстаза. Не в силах дать подобной экзальтации внятного объяснения, он предполагал, однако, что она как-то соотносится с долгими часами, проведенными в тайной комнате библиотеки. Эти лица и недвижные тела связаны со Словом Крейца, с графемами Индды нематериальным плетением, которого он все еще не мог постичь.

Сенешаль Гаркот согласился передоверить ему четверых Воителей Безмолвия, но настолько далеко, чтобы передать ему заодно их криокоды (химические комбинации ДНК каждого из замороженных и криопрепаратов), заходить не поспешил. Бальзамировщики церкви раздели тела, вымыли их, ввели красящую жидкость, чтобы восстановить нормальный телесный оттенок, поместили их в саркофаги при низкой температуре, но, лишенные необходимых кодов, не смогли вернуть крио к жизни.

Барофиль Двадцать пятый попытался прибрать себе драгоценные образцы, взятые из тел через несколько часов после криогенизации. Глава имперского Междупола ^[5] в ответ заявил, что эти предметы подпадают под предмет внутренней безопасности империи Ангов, и что поэтому выдать их церковной власти нет возможности.

Служба первого утра заканчивалась.

Она не планировалась как служба стирания — один из тех ежемесячных ритуалов, выдуманных викариями, во время которых скаиты проникали наугад в разумы верующих, чтобы насадить там — по официальной версии — семена Истинной Веры, и чтобы — согласно слухам — внедрить в них программы страсти, ненависти, беспомощности или безумия. Поговаривали, что женщина, которая входила в храм влюбленной в одного мужчину, могла выйти увлеченная другим, что некий вполне здоровый психически мужчина внезапно обнаружил, что ему ампутировали весомую долю умственного потенциала, а другого неожиданно охватило неудержимое желание обесчестить своего лучшего друга, что, наконец, еще один мужчина, сияя улыбкой и сгорая от вожделения, пал к ногам женщины, которую задушил на следующий день… Говорилось, что придворные тратят половину своего времени, подкупая стирателей, а другую половину — страдая от последствий.

Муффий предполагал, что скаиты пользовались этими службами, чтобы вносить и другие изменения в умы, которые им заказывали стирать — тонкие изменения в целях, известных только им. Изменения, которым он пока был не в состоянии противостоять. Он всего лишь приоткрыл дверцу, ему следовало узнать больше — в секретной комнате библиотеки или у спящих воителей безмолвия.

В нефе отзвучала песнь благодарения. Выстроившись в линию перед алтарем, трое священников свершили ритуальное благословение, и задние пролеты начали неторопливо пустеть. Лучи Розового Рубина окрасили в багряный цвет завитки благовонных курений вокруг капителей столбов. Сверху в стене раскрылся большой воздушный шлюз; он обнажил проход, поглотивший императорскую ложу. По другую его сторону, на террасе, ожидали десять ударных авиеток императорского эскорта и подразделение наемников-притивов, назначенных на роль телохранителей.

После того, как территорию главного храма, покинули в свой черед кардиналы и послушники из хора, муффий с бортовой консоли запрограммировал маршрут собственной ложи. Ложа пролетела поверх пустых скамеек, в конце центрального прохода свернула и плавно скользнула в темное устье, открывшееся справа от огромных врат.

*

Этой ночью, спустившись в библиотеку, муффий не мог избавиться от ощущения слежки, и это притом, что он отослал Адамана Муралла, прочих своих секретарей, послушников, стражу из приближенных викариев, своих кардиналов, мыслехранителей, заперся на два оборота в своих апартаментах, вступил в один из многочисленных секретных проходов, ведущих из его комнаты, и беспрепятственно добрался до вестибюля библиотеки. Он остановился посреди огромной залы, пустующей в этот час, прислушался, поводил лазерным пучком фонаря по окружающей тьме, но не заметил чужого присутствия, движения либо подозрительного шума. Муффий пожал плечами: он не забывал сменять коды магнитных замков всех дверей, которыми проходил. Он избегал всякой беспечности: от жизни в атмосфере постоянной подозрительности и недоверия его понемногу одолевала паранойя.

Он продолжил свой путь.

Внутри него отчетливо зазвучал голос — и указал ему иное направление, отличающееся от уже привычного. С бешено колотящимся сердцем Барофиль последовал новым инструкциям; вместо того, чтобы свернуть налево, он продолжал идти прямо сквозь комнатки со стенными стеллажами и вступил в череду извилистых и крутых галерей. Галереи складывались в безнадежно запутанный лабиринт, но он ориентировался в них без малейшего колебания. Кое-какие проходы были частично перегорожены каменными и земляными осыпями, а иногда ему приходилось перешагивать через лужи с черной водой. Он спрашивал себя, не обманывал ли его голос, не играет ли с ним навязчивая телепатическая иллюзия.

Он не обращал внимания на поскрипывание, которое улавливал краем уха позади себя: в фундаментах зданий водились стаи кошкокрыс, подземных грызунов Сиракузы, и не было никаких причин, по которым епископскому дворцу следовало бы стать исключением из правила.

Муффий прошагал почти километр подземной кишкой, идущей сквозь брюхо Венисии. Каменные опоры сменились изглоданными червями балками, которые, хоть и были обработаны химическими консервантами, опасно прогибались под весом земли. Сквозило что-то пугающее и абсурдное в этой ночной прогулке, но голос продолжал подгонять его в том же направлении. Подкатывала, словно тошнота, неудержимая тревога, и, чтобы не повернуть назад, ему пришлось призвать резервы воли, о которых он и сам не подозревал. Скачущий луч его фонаря лизал влажные стены, спугивая прячущиеся в расщелинах серые тени.