Ловцы душ - Яцек Пекара Страница 11

– Может, гостей именно поэтому и не впускают к больным, – усмехнулся я.

– Значит, теперь – самое время пойти и выпить, – произнес он решительно.

– Легче, легче, я ведь едва воздвигся с одра болезни, – поумерил я его пыл. – Но у меня к вам просьба…

– Какая же?

– В Аквизгране есть заведение, где содержат безумцев. Верно?

– Верно.

– Знаете, где оно?

– Неужели вы настолько любопытны, что жаждете увидеть дом для скорбных духом? – спросил Риттер.

– Кое-кто просил меня проверить, не заперт ли там его родственник, – соврал я.

– Молитесь, чтобы нет, – фыркнул драматург. – Ибо даже если вошел он туда нормальным, наверняка таким же оттуда не выйдет.

– Хм, – только и пробормотал я.

– Некогда я видел такой дом при монастыре иоаннитов, – сказал Риттер. – И монахи, следует признать, хорошо опекали больных. Но здесь… – он махнул рукой.

– И откуда вы знаете?

– Был у меня, так сказать, случай убедиться… – он будто бы слегка смешался, но сразу же вернул себе уверенность. – Я писал драму, в которой появляется скорбный разумом, – пояснил. – И я захотел собственными глазами увидать, как они держат себя, что говорят, понимаете: гримасы, ужимки, все…

– И? Оказались довольны?

Он вздрогнул.

– Хватит о том. Сами увидите, что да как.

– А кто содержит сей дом, если уж не монахи?

Он взглянул на меня задумчиво:

– Знаете, мне даже в голову не пришло спросить… Но если богачи строят воспитательные дома для сирот, отчего бы кому-то не строить дома для умалишенных?

– Наверняка вы правы, – ответил я.

– Ну и желания у вас в столь прекрасный день, – пожаловался Риттер, когда мы уже протискивались сквозь уличную толпу. – Нет чтобы пойти выпить, поболтать, попеть – а то и проведать милую девицу, – а вам захотелось поглядеть на безумцев.

– Бывает и так, – сказал я и мимоходом сломал палец воришке, который пытался залезть мне за пояс.

Риттер услышал крик, обернулся, но ничего не заметил. Мы пошли дальше.

– Это в старом винном складе, – он повысил голос, перекрикивая толпу.

Мне это ничего не говорило, поскольку я слабо знал Аквизгран, но решил, что поэт доведет нас куда нужно.

Наконец мы добрались до места. Было оно окружено деревянным забором, а посредине стоял деревянный же барак.

– Что-то маловат, – сказал я.

– Самое оно – в подвалах, – пояснил Риттер. – Я ведь говорил, что там был склад вина. А где держать вино, как не в подвалах?

Двери в барак были отворены. Подле, на уложенных на козлах досках, сидели двое заросших мужчин в грязных, рваных кафтанах.

– Чего вам? – спросил один недоброжелательно.

– До меня дошли слухи, что среди пациентов есть родственник моего знакомого. Я хотел бы осмотреть их камеры.

Я вытащил трехкроновую монету и кинул на стол. Мужчина весьма ловко поймал ее.

– Отчего бы и нет? – буркнул он и поднялся. – Ну, пойдемте… господа, – добавил уже более миролюбиво.

Отворил дверь, что вела в темную прихожую. Я увидал идущие вниз отвесные ступени.

– Если найду у вас пациента, которого знаю, сложно ли будет его забрать? – спросил я его.

– Необходимо согласие семьи. Разве что семьи не найдется. Тогда забирайте своего приятеля или родственника, абы только помогли нам каким-никаким грошиком.

Он зазвенел ключами и принялся трудиться над тугим замком. Двери были солидные. Деревянные, но укрепленные железными полосами.

– И много у вас таких людей? Без семьи, без друзей? Неизвестно откуда взявшихся?

Он помолчал, но не потому, что не хотел отвечать, – а, как видно, пытаясь уразуметь мои слова. И я знал, что он постарается быть полезным, поскольку полагал, что у моей серебряной монеты в кошеле есть сестричка, которая также может к нему попасть.

– Много, – ответил он наконец.

– Слышал, что альмосунартии вам частенько помогают…

– Ага, – оживился стражник. – Ото забрали как-то троих, чтобы их вылечить.

– Удалось?

– Да откуда знаю? – пожал он плечами.

Я заметил, что Риттер внимательно за мной наблюдает. Интересно, понял ли он уже, что мы пришли сюда вовсе не для того, чтобы искать родственника моего приятеля?

Мы спустились в подвал, и первое, что я почувствовал, был отвратительный смрад. А сразу после этого – услыхал крики, поскольку безумцы поняли, что кто-то явился в их мир. Я шел коридором, вдоль зарешеченных каморок, а стражник услужливо присвечивал мне факелом.

Риттер был прав, когда вздрагивал от одного воспоминания об увиденном в доме умалишенных. Эти люди были словно звери. Грязные, порой нагие и израненные, воющие, дергающие за решетки. Какой-то мужчина бился лбом о каменный пол, другой сидел посреди каморки и, воздев лицо к потолку, безнадежно и непрерывно выл. Обнаженная женщина прижималась к металлическим прутьям и звала: «Возьми меня, возьми меня, возьми». Кто-то стоял на четвереньках и жрал из щербатой миски объедки, а увидев нас, начал ворчать, как пес: сердитым злым клекотом, что зарождался в глубине глотки.

Внезапно, когда мы проходили мимо одной из камер, к решетке припал старичок с исхудалым лицом и залепленной грязью бородой.

– Милостивый государь! – позвал он совершенно нормальным голосом. – Если позволите на одно словечко…

Я задержался.

– Я здесь по ошибке, – произнес он жалобно. – Прошу вас вытащить меня отсюда.

Я поглядел на стражника. Тот усмехнулся в усы.

– На улицах столько безбожных женщин, Роберт, – сказал. – Смеются над мужчинами, жаждут с ними прелюбодействовать, раздвигают перед ними ноги…

– Убью их всех! – голос старика настолько изменился, что я не смог бы его узнать. Теперь он был преисполнен отвращением, яростью и ненавистью. – Порежу их грешные тела, выпущу кишки, распну их живьем… – поток слов сменился клекотом.

Старик дергал за решетку, а в глазах его теперь было лишь безумие.

– Убил несколько девок, – пояснил стражник. – Но он – двоюродный брат одного из городских советников, оттого его не казнили, а заперли здесь…

Мы добрались до конца коридора.

– Нашли, господин, кого искали?

Я покачал головой:

– Увы. Можем уходить.

Когда он затворял укрепленную железом дверь, я решил вернуться к предыдущим вопросам.

– Те альмосунартии, о которых ты говорил. Они приходят, забирают – и все?

– Нет, господин. Указывают, кто им нужен, и тогда нужно его умыть, переодеть, – а забирают вечером.