Рокси - Джаррод Шустерман Страница 11

— Я говорю это только потому, что на самом деле ты красавчик.

— Плохо сплю в последнее время, — оправдывается внук.

— О, я знаю, каково это, когда у тебя что-то болит! Как будто постель гвоздями утыкана. — Она бросает взгляд на его ногу. Над носком виднеется полоска воспалившейся кожи.

— Давай договорюсь со своим ортопедом, он лучший. Вылечит твою лодыжку в два счета.

— Да нет, не надо, я в порядке, — отказывается Айзек.

В уголках бабушкиных глаз появляются смешливые морщинки.

— Твой дедушка, твой папа, а теперь и ты — все мужики в этой семье ненавидят докторов. — Она запускает руку в аптечный шкафчик и вынимает оранжевый флакон с таблетками. — Доктор прописал мне это, когда я сломала бедро. Очень сильное. — Она кладет внуку на ладонь одну таблетку. — Ну вот, сегодня не будешь мучиться на гвоздях. — В ее глазах блистает огонек, который иногда загорается в глазах всех бабушек на свете. — Как там говорят?.. «Без мучений нет достижений»? Чушь собачья. Мучения сильно переоценены.

Айзек смеется, а бабушка ковыляет по коридору к своей комнате. Айзек рассматривает овальную таблетку — гладкую, цвета слоновой кости. Почти невесомую. Он бросает ее в рот, открывает кран и, наклонившись и подставив руку ковшиком, запивает водой. Одно мгновение он ощущает таблетку в своем пищеводе, а потом она тихонько проскальзывает в желудок и начинает растворяться.

РОКСИ

Я знаю, когда это происходит, — ощущение появляется мгновенно. Поначалу едва заметное, оно постепенно нарастает. Это ошеломительное чувство сопричастности, связи с чем-то, что больше меня самой. Вот для чего я живу. Вот для чего я существую.

О том же твердит мне Хиро:

— Ты существуешь, чтобы обволакивать их, Рокси. Подчинять себе. А потом приводить ко мне.

Я на Празднике — нежусь в джакузи, таком необъятном, что кажется, будто оно уходит не только за горизонт, но и за край вселенной. Болтаю с Мэри-Джейн, сидящей на кромке, — она не желает идти в воду, чтобы не испортить свой деловой костюм. Честное слово, Мэри-Джейн стала такой скучной после легализации!

Молли тоже в ванне, опять мокрая, но на этот раз по собственному выбору. Ее протеже — симпатичный юноша-студент — околдован ею до состояния экстаза. Я не слышу, что она ему нашептывает, но и так знаю:

«Ты всегда был, есть и будешь для меня единственным и неповторимым».

Но это неправда. Никогда не было, не есть и не будет правдой.

Непреодолимое притяжение новой мишени влечет меня, и я встаю. Все смотрят, как я выхожу из ванны, как капли воды очерчивают мои идеальные формы. Их зависть — комплимент мне, настолько богатый и ароматный, что я могу носить его словно изысканные духи.

Я беру полотенце, выхожу на край нашего царства и взираю на сверкающий город внизу. Интересно, кого я осчастливлю своим появлением на этот раз?

— Вид у тебя такой, будто ты рыбу удишь, — раздается за спиной голос Аддисона. Как всегда, его прическа великолепна, кожа сияет. Мы все на пике своей физической формы. И все же кажется, будто он немного перебарщивает в своих усилиях выглядеть безупречно.

— Шпионишь? — поддразниваю я.

— Я просто опытный многозадачник.

Молли в джакузи улещивает своего студента:

— Я знаю местечко, где спа лучше, — говорит она театральным шепотом, так чтобы всем нам было слышно. — Там вода гораздо горячее.

Она выходит из ванны, и студентик идет за ней, как одурманенный щенок. Они пересекают террасу и скрываются за красной, обитой кожей дверью VIP-салона — конечного пункта назначения для всех наших особо почетных гостей.

— Молли сегодня справилась быстро! — замечаю я с восхищением.

— Все знают, что она не работает в одиночку, — отзывается Аддисон, но эта реплика из разряда «виноград зеленый». — Я тоже так могу! Я способен делать то же, что все вы!

Ну вот, опять Аддисона прет. Одни разговоры, никакого дела.

— Тогда давай! — говорю ему. — Проведи кого-нибудь до самого конца! Стань для мишени единственным и неповторимым.

Аддисон неловко переступает с ноги на ногу.

— Думаешь, не смогу?

Ответ на этот вопрос известен нам обоим. Мы с Аддисоном, может, и появились на свет одновременно, но сделаны из разного теста. Из совершенно разных ингредиентов. В нашей юности он, возможно, и был золотым мальчиком, универсальным вспомогательным средством, способным изменить мир, — но времена меняются. Сейчас все стало быстрее и беспощаднее. Этот мир отлично подходит для меня. Но чем более знаменитой я становлюсь, тем больше Аддисон желает всосать в себя весь кислород в комнате. Кислород, который он никогда не сможет поджечь.

Итак, считаю ли я, что он сможет довести кого-нибудь до горького конца? Догадайтесь с одного раза.

— Аддисон, не задавай вопросов, ответы на которые не хочешь слышать.

Я шагаю прочь, влекомая зовом моей следующей мишени. Пусть Аддисон переварит сказанное. Если повезет, то он признается самому себе, что, как бы он ни наряжался, ему никогда не удастся привести кого-либо в VIP-салон. Может, тогда он удовлетворится своим местом в этом мире.

Я скольжу сквозь пир невоздержания к позолоченным дверям лифта, выполненного в готическом стиле — элегантном и вечном, с фризами, изображающими наших предков. Мы почитаем их, хотя они всего лишь менее утонченные версии нас самих.

Двери открываются, и я ступаю внутрь. Здесь только две кнопки: одна вверх, на Праздник, одна вниз. Кнопки тревоги нет. Никто не придет на помощь и не спасет.

Мне ни к чему нажимать на кнопку, чтобы лифт отнес меня туда, куда мне надо. Кнопки — они для смертных. Только смертные могут принимать собственные решения. Только они самостоятельно запускают механизмы.

Двери закрываются, лифт устремляется вниз — все быстрее и быстрее, пока я не оказываюсь в свободном падении.