Дьявол и Город Крови 2: кому в Раю жить хорошо… - Анастасия Вихарева Страница 11

Не отвяжется вампир, пока не разденет.

«Ибо кто имеет, тому дано будет, а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет»

Так ведь и выбирают, кому вампиром стать, а кому проклятым. Вампир помолится – получит, ты помолишься – от тебя убудет.

«Нет никого, кто не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной»

Если бы вампир не пообещал богатое житье, кто пошел бы за ним?

Но многим ли он может дать?

Обещал им Спаситель приблизить Царствие Небесное – и приблизил. Обещал устроить в Божьем – и устроил. Кто будет думать в Царствии Божьем о Царствии Небесном? И пробивают они тебя, чтобы ни тут, ни там не жилось тебе.

Я бы сказал, сильно побивают!

Вампиру нетрудно убить себя, чтобы сказать в твой адрес много порочащих слов. И говорят. Но если земля поймет, кто взывает к ней, она замкнет уста этим тварям.

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

Заметь, не себя! Тебя! И не жалеют себя, позволяя проклинать тебя всем, кто имеет желание. Но закрывают, чтобы никто не смог проклясть вампира с твоей стороны. Боятся они только могущих убить и душу, и самого его ввергнуть в геенну.

«Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную… Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот сбережет ее…. Ибо что пользы человеку приобрести весь мир, а себя самого погубить или повредить себе? И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу, и тело погубить в геенне…»

Они уверены, что, убив ближнего и поиздевавшись над матричной памятью обоих, делают благое дело, забив себе теплое местечко в раю. И ужас в том и заключается, что, когда ближний умирает, они вкушают в Царствии Божьем Царствие Небесное, не изведав смерти. С твоей стороны они поднимали себя, с его стороны чернят тебя – это и есть та самая ненависть.

А если ты прибудешь в Ад не защемленная, да и нагнешь всех древних вампиров, которые сообщения таскают туда-сюда?!

– А почему всех не убивают? И было бы: один умный, другой горе поварешками хлебает… – она склонилась над записями, которые изучал Борзеевич, но ни одной знакомой буквы не обнаружила. Мало того, знаки, отмеченные им, сильно ее расстроили. Она примерно представила, как ее будут убивать эти двое. Или сожгут, или проткнут ножом, или скормят змеям – знаки были именно такими.

– А как они будут размножаться? Вампиром не рождаются – вампирами становятся. А кровь? А кто будет кормить их? Ради выживания всей беззаботной компании они нередко друг друга убивают – и за паству, и за место под солнцем, и за обильную пищу. И в природе хищники контролируют свою численность.

– Вот так вот возьмете и убьете меня?

– Убийство будет совершенно хладнокровное и без угрызений совести. Считаю – это гуманно. Стоит ли продлевать твою агонию? А если повезет, то земля разглядит разницу между тобой и вампиром, и тогда можешь считать, что Благодетельница… не в кармане, но не так далеко, как сейчас.

– Мне хоть как умирай, а Помазанница твоя все одно королевишна!

– А ты за других не думай! – Дьявол нахмурился.

– А вампиры меня в покое оставят? – жалобно проблеяла она, хлюпнув носом. – Вот умру я, а потом вернусь? В мертвое тело?

– Нет, не оставят. Они что, дураки? Но и знать будут, что любви у тебя к ним нет.

Манька почувствовала боль. Она вдруг ясно осознала, насколько обречен человек, который стал жертвой вампира: с обрыва бросишься, и то не дано убиться – из одной муки прыгнула в другую.

– Будь ты неладен! Богом еще себя называешь! Право, ты Бог – Бог Нечисти!

Умирать не хотелось. Больше всего на свете ей хотелось избавиться от Благодетельницы. Ради этого она была готова залезть хоть в пекло. Но ради жизни.

Скрытный был Дьявол, все в себе таил до последней минуты. Или говорил, но настолько точно, что в последствии она никак не могла взять в толк, как это не догадалась сразу подумать истинно. И получалось, вроде не пудрил мозги, а все равно оказывались запудренными. Манька и так и эдак ковыряла слова Дьявола, и не могла ни утешить себя, ни испугаться, как следует. И почему Борзеевич так странно спокойно себя ведет? Или они что-то не договаривают, или Дьявол опять водит за нос. Получалось, что она умрет, а потом или воскреснет, или из Ада посмешит вампиров. Как можно было умереть, не будучи умерщвленной насовсем?

Она в растерянности посматривала на обоих, кусая губы.

– Манька, это же лучше, чем шлепать по предначертанию! – Борзеевич чему-то радостно ухмыльнулся. – В некоторых местах планы вампиров ты разрушила до основания, и оборотней на земле осталось чуть меньше. Стать собой – это навряд ли, но достать хоть одного вампира, чтобы дать земле своей разум, ужасно правильная мысль – одобряю! – поддержал он Дьявола. – И не болтай ерунды… Слышала, небось, про шаманов? Разве они кого-то убивают, когда освобождают дух человека?

– У нас не тот случай… – одернул его Дьявол. – Мы должны не просто освободит твой разум, а подбросить тебя до Небесного Царства, поэтому умереть придется.

– Ну, умереть, так умереть… – Борзеевич разочарованно уставился в записи и тяжело вздохнул, снова ввергнув он ее в великую скорбь по утрате самой себя и всего, чем она успела обзавестись.

Но не передумал…

И нисколько не расстроился предстоящей ее кончиной…

А ведь она-то почти поверила, что у нее появился друг.

И избы… Чего-то вымеряли и носились по лугу и полю, не обращая внимания, что топчут посевы. Все сразу и срочно загорелись идеей избавиться от нее.

Похоже, по-настоящему тут ее вообще никто не любил.

После таких мыслей, она невольно почувствовала себя чужой и ненужной. И лишней. Она собралась и пошла вдоль берега, чтобы не видеть своих мучителей. Выходить за пределы летней земли и ей, и Борзеевичу Дьявол запретил строго настрого, оборотни землю сторожили, шныряя окрест, но сейчас она отошла подальше, спустившись вниз по реке. Зверей она уже не боялась, лишь удивилась, как много их. Наконец, упала в траву и лежала долго-долго, вспоминая свою жизнь и оплакивая себя.