Черные паруса - Аластер Рейнольдс Страница 105

Как будто приняв вызов, кошель с пистолями засиял еще ярче, и его пульсация как будто соответствовала ритму более крупного трофея.

Моя тележка преодолела подъем следующей, затем почти одновременно прибыли тележки Лагганвора и Прозор. Какой-то инстинкт, однако, заставил этих двоих прекратить работу, когда тележки все еще находились на наклонной части пути.

– Этого достаточно, – сказала Прозор. – Сосчитай пистоли в нескольких мешках, просто чтобы удовлетвориться, и верни их на место. Сдается мне, есть веская причина, не позволявшая Босе держать все деньги в одном месте.

Фура сняла с тележки мешок, развязала его и едва не отпрянула от яркого света, который выпустила на волю. Теперь этот свет был изжелта-белым, излучение других мешков, приглушенное тканью, становилось неприятно интенсивным. Я чувствовала себя так, будто очутилась в печи, разгорающейся все жарче.

Затем появился звук. Кажется, Лагганвор услышал его первым. Он машинально поднял руку и постучал по шлему – так делал любой из нас, когда начинала барахлить трещальная установка.

Я тоже услышала. Это был свист, а не жужжание и не шипение помех. Звуковые колебания набирали интенсивность и частоту, ощущался цикл усиления и ослабления, в точности соответствующий пульсации монет.

– Они поют, – сказала Фура, повысив голос.

Свист звучал все громче. Я взялась за ручку настройки – ослабить громкость динамиков. Прозор и Лагганвор поступили так же.

Свист остался прежним. Он раздавался внутри скафандров, возможно, в наших головах, и мы не смогли от него избавиться, заглушив трещальники. Он делался все неприятнее, ощущения уже граничили с болезненными.

– Они не поют, детка, – сказала Прозор. – Они вопят.

– Отправьте их обратно! – выкрикнула я и немедленно закрутила колесо лебедки.

Тележка двинулась вниз по туннелю, но едва ли быстрее, чем поднималась. Я думала, что теперь, когда вес работает в мою пользу, потребуется меньше усилий, но в механизме был какой-то тормоз или регулятор, не позволявший тележке разгоняться.

Высота и интенсивность свиста продолжали нарастать. Мне случалось испытывать любопытные и тревожные слуховые феномены, находясь под воздействием костей, но здешний шум был совсем иным. Казалось, не один источник звука, а сразу несколько зазвучали в унисон, отчего эффект многократно усилился. И хотя я знала, что его производит скопище металлических пистолей, у которых нет ни разума, ни чувств, я не могла оспорить вывод Прозор. Это не было пением. Это был ужасный плач, коллективное страдание, все оттенки печали, сожаления и отчаяния, и прежде всего боли, такой огромной, что даже Вселенная ее не вместит; и все это сосредоточено здесь, в этом подземном зале.

Свист был уже невыносим. Лагганвор упал на колени, отпустив лебедку. Прозор все еще пыталась загнать тележку в туннель, но та, как и моя, ползла слишком медленно, чтобы ослабить созданный нами кумулятивный эффект. Фура тоже налегла на лебедку, но ее тележка застряла на ровном отрезке пути.

У нас остались секунды, поняла я, прежде чем свист вытеснит сознание из наших мозгов. Пытаясь заглушить боль и отчаяние, наполнявшие мою голову, я поплелась к нашему снаряжению, чтобы найти то, чем можно резать тросы. Это было все, о чем я могла думать: пистоли каким угодно способом должны были оказаться как можно дальше друг от друга.

Инструменты были бесполезны. Я сразу это поняла. Огнемету требовалась минута, чтобы разгореться; клещи с алмазными головками работали от гидравлического насоса, который еще не был подключен; пилы и лезвия, способные перерезать трос, нуждались в нескольких минутах подготовки и терпеливом применении. Ничто из этого не было достаточно быстрым или надежным для нашей ситуации.

– Фура! – Я попыталась перекричать свист. – Клинок призрачников! Ты же взяла с собой клинок призрачников?

Сестра снова посмотрела на меня, и на ее лице отразилось тупое непонимание. Как будто идея, которую я выдвинула, была одновременно абсурдной и чуждой ее мышлению. Что-то не давало ей сосредоточиться – может, светлячок, а может, давление свиста на психику.

– Призрачники! – крикнула я.

Наконец она поняла. Отступила от застрявшей тележки и медленным, вялым движением достала что-то из кармана на рукаве скафандра. Клинком она в тот момент воспользоваться не могла, поэтому бросила его на пол и сильно пнула.

Клинок призрачников, вертясь, несся в мою сторону. Он был почти невидим – чтобы его разглядеть, мне пришлось отвести взгляд и мысленно сосредоточиться на чем-то другом. Если я не притворялась, что этой острой и опасной штуковины на самом деле не существует, мой разум противился реальности.

Я отступила с пути клинка. Он резко остановился, и я, все еще глядя куда угодно, только не в его сторону, потянулась к его рукояти или туда, где, как мне казалось, она находится. Мои пальцы сомкнулись. Если бы я ошиблась и ухватилась за лезвие, я бы почувствовала, как холодное и чистое ничто отхватывает пальцы.

Я не ошиблась. Я сжала рукоятку, выпрямилась и обогнула лебедку, чтобы коснуться клинком тугого троса.

Он лопнул мгновенно. Если прежде тормозной механизм замедлял тележку, то теперь его действие было сведено на нет. Тележка набирала скорость, унося вдаль сверкающий, пронзительно поющий груз. Желтое свечение превратилось в эманацию цвета сепии, затем в туннеле сгустилась тьма.

Я подошла к тележке Лагганвора и перерезала трос. Лагганвор лежал на земле, корчась и держась руками за шлем. Мне пришлось несладко, но ему было намного хуже – наверное, нейронные механизмы глаза усиливали эффект, позволяя свисту проникать в мозг по дополнительным путям. Я проследила за его тележкой, унесшей с собой сияние, и направилась к Прозор, и она, забрав у меня клинок, знаком – потому что переговариваться мы теперь не могли – велела помочь Фуре.

Ее тележка стояла, застряв на ровном участке рельсового пути. Фура пристроилась к ней сзади, я тоже, и мы вдвоем приложили все усилия, чтобы сдвинуть ее с места. Как только она тронулась, стало легче. Мы столкнули ее в туннель, и трос натянулся. Прозор к тому времени уже расправилась с собственным и вернулась к нам с клинком призрачников. Она освободила тележку Фуры, последнюю из четырех, и смотрела, как та с грохотом катится вниз по туннелю.

Ее желтое свечение исчезло, но мешочек Фуры все еще сиял, и я не думала, что свист утратил силу. Возможно, сблизив пистоли, мы выпустили на волю нечто такое, что теперь уже нельзя сдержать.

– Посмотри, что с… – заговорила Фура, кивая на Лагганвора, который продолжал корчиться.

Я шагнула в его сторону, и тут раздался первый удар. Это был беззвучный грохот, достигший зала сквозь каменный пол и стены. Через несколько секунд последовал второй, затем третий, и тогда я поняла, что это тележки достигли конца пути. Вскоре последовал четвертый, последний.

Свист прекратился. Он не затих постепенно, не вышел из диапазона восприятия. Он просто оборвался, как будто кто-то захлопнул дверь.