Битва за небо - Максим Сабайтис Страница 101

– Самоубийство, – вздохнул помощник капитана. – «Дежнев» будет уничтожен еще до того, как взорвется бомба. Даже российским кораблям придется открыть огонь на поражение, чтобы тень нашего вопиющего преступления не пала на империю.

– Не придется, – неожиданно улыбнулся Чесноков, и яркость его Намерения продемонстрировала мне истинный смысл слова «озарение». – Но только в том случае, если все будет выглядеть естественно.

Пожар на дирижабле, вроде бы уже потушенный, вспыхнул с новой силой. Огонь прожег оболочку внешнего корпуса и вырвался наружу. Семафорная мачта «Дежнева» украсилась гроздью флажков, полированные лапы, отражающие солнечный свет, передали общепринятым кодом: «Пожар в системе газораспределения! Опасность взрыва!» Тяжелый дирижабль украсился языками пламени, обзавелся роскошным дымовым шлейфом, но с прежнего курса так и не ушел. Японские воздушные корабли расступились, на всякий случай увеличивая дистанцию, – взрыв такого гиганта мог им существенно повредить.

– Два с половиной километра до цели, – доложили Чеснокову по акустической трубке. – Готовы к сбросу верхней платформы, персонал и вооружение эвакуированы.

Мне досталось место неподалеку от капитана – все, имевшие право присутствовать на капитанском мостике, согласились с тем, что эту честь я заслужил. Отсюда при помощи авиационного бинокля можно было видеть британские «эринии», кружащиеся вокруг невидимого центра, на первый взгляд беспорядочно, а на второй – согласно тщательно продуманной боевой схеме. Даже противоположный край медленно сужающегося круга, на котором беспокойно сигнализировал секретным кодом «Бирон», был виден как на ладони.

– Подрываем четырнадцатую камеру! – скомандовал Чесноков, и его распоряжение по акустической трубке донеслось до ремонтников.

Все должно быть предельно натурально, сказал капитан. Ради этого натурализма мы разрушали великолепный боевой корабль, поджигали то, что не должно было гореть ни при каких обстоятельствах, и многократно ломали то, что многократно же дублировалось.

Я, вместе с Чесноковым, следил за тем, чтобы авиаторы не увлеклись.

Между четырнадцатой газовой камерой и тринадцатой тлеет тканевая прокладка, докладывали на мостик. Тушить успешно или нет? Арматура возле детонаторов деформировалась. Могут быть проблемы с отстрелом верхней платформы. Не стоит ли притормозить цепочку взрывов внутри корпуса?

Как же все-таки хорошо, что мой учитель любил сценическое искусство и испытывал на учениках свои актерские способности! Сейчас его уроки были как никогда кстати.

«Дежнев» опасно наклонился на правый борт – его камеры не справлялись с возникшим дисбалансом и капитан отдал приказ отстрелить верхнюю боевую платформу вместе с семафором. Меньше связи – меньше проблем. Мы – терпящий крушение дирижабль, а вовсе не отряд отчаянных авиаторов, планирующий преступление международного масштаба. Неужели вы усомнитесь в этом, глядя, как мы разваливаемся на части?

Несколько тонн металла рухнули в воду и подняли фонтан брызг в километре от цели. Мягко скажем, недолет. Следом за верхней платформой в океан отправилась и нижняя. Семьсот метров. Мы снижались, постепенно избавляясь от важных с боевой точки зрения конструкционных элементов.

– От нас осталось не так уж и много, – заметил Ростислав Чесноков. – Если сброс паровой машины не завершится поражением цели, придется избавляться от гондолы и ютиться меж газовых камер. Приготовьтесь, господа! У нас будет всего одна попытка. Ну, максимум, еще две десятых в качестве премии за неожиданность.

Наводить горящий дирижабль на цель – то еще занятие. Изо всех щелей корпуса идет дым, периодически застилающий от нас плавучую бомбу под белым флагом. Пока что у иностранных комиссаров нет поводов для беспокойства на наш счет. Думается, у них хватает проблем и без нас – им же неизвестно, что флот Комиссии старательно сторожит самую мощную в мире бомбу! Наша траектория проходит на значительном расстоянии от спасательного отсека Теслы. Спокойствию трех империй мы не угрожаем.

Чтобы не выдать своих Намерений раньше времени, мы шли, не пользуясь разгонной Ловушкой. Вместо нее корабельные «психи» создавали фантом. Для всех, кто владел Мастерством и находился при этом за пределами нашего искалеченного дирижабля, мы держали в уме только одну цель – спасти экипаж, безопасно приводниться и ждать, пока российские дирижабли подберут спасшихся.

Движение на паровых двигателях намного медленнее, мы не выжимаем даже сорока километров в час. Нечаянно повредить свою разгонную Ловушку предложил Дмитрий, появившийся на мостике в самый разгар обсуждения деталей плана. Черепашья скорость нужна, чтобы как следует прицелиться, ведь ронять придется не компактную бомбу, а громоздкие паровые двигатели.

Дирижабль продолжает заваливаться на правый борт. Ремонтники во время пожара выкачали из поврежденных камер почти весь газ, и подъемная сила распределена неравномерно.

«Дежнев» закладывает дугу, пытается компенсировать боковую тягу при помощи двигателей.

Хочется встать на колени и молиться за успех нашей безумной авантюры, но делать этого нельзя ни в коем случае. Молитвы, особенно искренние, могут быть прочитаны чужими «психами», особенно Ястребиной Гвардией, по-моему, что-то заподозрившей. От британского строя отделяются две «эринии» и летят в нашу сторону. Чуть помедлив, японцы посылают своего представителя – дирижабль «Азума».

Ледянников испытывает чувство deja vu, потому что «Азума» – систершип «Мусаши Тайхо». История делает вид, будто повторяется.

Двести пятьдесят метров до цели. Я превратился в столб, отдавая всю энергию на создание ложного Намерения. Меня, как подмастерье, используют в качестве донора, но я не в обиде. На мою долю в этом деле и так досталось много приключений. Если все, что касается деятельности Комиссии, не засекретят на полвека или бессрочно, мне будет что написать в своих мемуарах. Когда-то, вроде бы год назад, Поликарп Матвеевич сказал мне, что зимой Россия напоминает текст. Тогда я толком не разобрался в его словах и ляпнул в ответ что-то пришедшее в голову первым. Но Россия действительно напоминает текст, причем не только зимой. Что есть отчизна, как не сумма воспоминаний о ней? Россия – это миллионы мемуаров, которые пишутся или же никогда не будут написаны по тысяче различных причин. Я отдаю энергию, стараюсь не выдать нас «эриниям», а в голову лезут беспорядочные мысли, и никакого самоконтроля на них нет.

У «Дежнева» горят двигатели. Это самый опасный момент нашей затеи, потому как котлы могут взорваться в любой момент. Но так надо, потому что все вокруг видят, как мы горим, знают о двигателях и молятся за наше спасение. Дирижабль почти замер, он идет по инерции. Чесноков приказал остановить двигатели в строго рассчитанный момент. Мы зависаем в полусотне метров от мачты с белым флагом, ветер тихонько подталкивает нас в нужную сторону. Сергей Владимирович, Ксения, если вы все это наблюдали при помощи футуроскопии, прошу у вас прощения за излишний драматизм.