Набоков в Америке. По дороге к "Лолите" - Роберт Роупер Страница 10

Владимир Дмитриевич, которому на момент написания статьи было тридцать два года, преподавал в Императорском училище правоведения и был камер-юнкером – после своего отчаянного выступления разом лишился и звания, и места. Ненависть к антисемитизму проистекала у Набокова отчасти из критики действий государственной власти: погромы в Кишиневе были спровоцированы полицией, орудием “режима угнетения и бесправия”, который “поддерживает это” (то бишь кровавые преследования евреев)¹⁸.

Начиная с этого дня Владимир Дмитриевич безоговорочно выступал против абсолютизма монархии. Продемонстрировал совершенное безразличие к тому, что его лишили звания камер-юнкера, опубликовав в газетах объявление о продаже придворного мундира¹⁹. Против погрома высказывались и другие деятели российской культуры – Толстой, Горький, – но от их выступлений статью В. Д. Набокова отличает прозорливость и холодная ярость. Убийцы, готовые размозжить головы еврейским младенцам или вспороть животы беременным еврейкам, будут знать, что “за них суда нету”²⁰: евреев некому защитить, поскольку с точки зрения режима они парии, существа низшего порядка. В этих словах слышится предвестие событий грядущего века – его самых кровавых лет²¹.

В 1906 году Владимир Дмитриевич снова выступил со статьей, осуждавшей погромы, а в 1913 году публиковал репортажи с процесса рабочего кирпичного завода Менделя Бейлиса, которого обвиняли в ритуальном убийстве²². У Набокова-старшего было много друзей-евреев: он общался с ними на равных ^[10]. После того как Набоков погиб во время покушения на П. Н. Милюкова (благодаря вмешательству Набокова-старшего и А. И. Каминки тот остался цел и невредим), его коллега по газетам “Право” и “Руль”, еврей Иосиф Гессен²³, помогал сыну покойного друга на литературном поприще: печатал стихи, рассказы, шахматные задачи и многие другие работы Сирина. Именно в “Слове”, небольшом издательстве Гессена, были опубликованы первые редакции ранних книг Набокова.

Весна 1940 года: visas de sortie получены, и бюрократических преград для отъезда не осталось (только финансовые). Война уже подобралась совсем близко. 10 мая 1940 года Германия захватила Францию и Нидерланды, три недели спустя, как раз после отъезда Набоковых, британские и французские части удалось спасти в ходе Дюнкеркской операции (“чудом”, как сказал Черчилль) – эвакуировать на маленьких и больших кораблях. Вопрос о том, как Набоковым удалось оказаться на огромном океанском лайнере “Шамплен”, который отвез их в безопасный Нью-Йорк, вызывает споры. Одни утверждают, что к этому причастно нью-йоркское Общество помощи еврейским иммигрантам (ХИАС): тогдашний президент ХИАС Яков Фрумкин лично знал Владимира Дмитриевича Набокова и, “как и многие другие евреи из России”²⁴, как пишет Брайан Бойд, “сохранил… благодарную память о покойном Владимире Дмитриевиче, смело выступавшем против кишиневских погромов и дела Бейлиса, и с радостью вызвался помочь его сыну”²⁵.

Биограф Веры Стейси Шифф отчасти согласна с Бойдом, однако не во всем: в своей книге она не упоминает ни о Фрумкине, ни о его организации. Шифф утверждает, что Набоковым помог американский Комитет по делам христианских беженцев – агентство, “содействующее гражданам нееврейского происхождения, ставшим жертвами расистской политики нацистов”²⁶. Комитет по делам христианских беженцев пожертвовал Владимиру небольшую сумму, как и многие его поклонники и друзья. Шифф не оспаривает этот факт, что все же основные средства Набоковы получили от “организации спасения евреев, возглавляемой бывшим сподвижником Набокова-отца”²⁷: именно ХИАС зарезервировал для беженцев места на нью-йоркском лайнере. ХИАС зафрахтовал французский пароход “Шамплен”, каюты в котором были отделаны в модном в те годы стиле ар-деко, чтобы доставить еврейских эмигрантов в Новый Свет. ХИАС же предложил семейству Набоковых билеты за полцены²⁸. Примечательно, что Набоков в “Других берегах”, вспоминая о том дне, когда они взошли на борт, не упоминает ни о стоимости каюты, ни о том, откуда взялись деньги на билеты: он пишет о впечатлениях шестилетнего Дмитрия, который шел между родителями к кораблю по маленькому скверу над портом Сен-Назера и вдруг заметил “там… где прерывчатый ряд домов отделял нас от гавани… великолепные трубы парохода”. Родители “не тотчас обратили внимание сына” на это чудо, “не желая испортить ему изумленной радости самому открыть впереди огромный прототип всех пароходиков, которые он, бывало, подталкивал, сидя в ванне”²⁹.

На пароходе Набоковым выделили помещение “каютного класса” – на “Шамплене” так назывался первый класс, – хотя они заплатили всего лишь за третий класс. Шифф объясняет это тем, что “агент французского пароходства позаботился обеспечить Набоковым каюту первого класса”. Эндрю Филд, еще один биограф Набокова, оспаривает версию Шифф: он утверждает, что этой любезностью Набоковы обязаны Фрумкину и ХИАСу. Фрумкин “не просто помнил, как горячо В. Д. Набоков защищал Бейлиса, – пишет Филд в книге «ВН: Жизнь и искусство Владимира Набокова», – равно как и его уничижительную критику российского антисемитизма, но… помнил слишком хорошо”, то есть позаботился о том, чтобы путешествие сына В. Д. Набокова и его семейства проходило на высшем уровне. Сам Набоков это подтверждает: “Нам выделили каюту первого класса³⁰, – говорит он в книге Филда, которую дотошно правил и, разумеется, вырезал бы любые упоминания о Фрумкине, если бы не был согласен с ними. – Каждое утро я принимал ванну. Это было чудесно”.

Лайнер “Шамплен”

Как бы то ни было, доказательство того, что Фрумкин сыграл главную роль, обнаруживается в записке, которую Набоков написал ему в марте 1960 года: