Паладины - Андрей Муравьев Страница 10

Костя сфокусировал взгляд, потом начал толкать в плечо красноармейца, тупо разглядывающего голую стену.

– Захар, глянь, галюник! – Он ткнул пальцем в сторону Сомохова, при этом задел чашу с надгрызенными яблоками, поставленную зачем-то на блюдо с бужениной, отчего вся конструкция с грохотом полетела на пол.

На шум повернулся Пригодько. В отличие от товарища, сибиряк был еще вполне адекватен, хотя и не очень быстро реагировал на изменения окружающей обстановки. Говоря по-простому, спьяну Захар жутко тормозил, но даже в таком состоянии он не собирался считать себя жертвой воспаленного воображения, поэтому просто поздоровался с прибывшим:

– Бон джорно, Карлович!

Это усилие исчерпало резервы, уцелевшие после ночных возлияний. Голова красноармейца начала неуклонно заваливаться к близкой столешнице. Если бы не товарищ, оживший с приходом гостя, то Захар явно закончил бы утро на столе или под ним.

Костя придержал поплывшего собутыльника.

– А мы тут… пьем, дружище, – констатировал очевидное номинальный хозяин виллы, приглашающе махая новоприбывшему. – Садись к нам! Давай! Тут есть место.

Улугбек Карлович осуждающе поджал губы, но морализировать не стал и пересел поближе. Костя молча набуравил ученому полный кубок разбавленного спирта:

– Пей!

Сомохов покачал головой и отодвинул от себя посуду.

– Не нравится, – протянул Костя. – Брезгует его благородие, екарны бабай.

Улугбек Карлович вздохнул, взял кубок и отпил половину. Малышев пьяно улыбнулся:

– Вот так… Вот… А то, понимаешь, сам видишь, как бывает, чтобы, значит, если что…

Запутавшись, фотограф умолк. Рядом с ним, придерживаемый под руку, уже сопел Захар.

– Что случилось? – задал очевидный вопрос ученый.

Костя недоуменно поднял голову, как и у красноармейца неудержимо влекомую к столу.

– Как что?! Пьем!

Улугбек Карлович пододвинул к себе блюдо со вчерашней ветчиной, снял подсохший верх и начал отрезать сочную мякоть.

– Это вижу, что пьете. Почему пьете?

Фотограф задумался, машинально вытер руки, потом, вспомнив, подпер голову и задумчиво ответил:

– Нас тут чутка не прирезали… Но… Наверно, прирежут, если останемся… И… Ик! Алессандра от меня уходит…

Сомохов понимающе кивнул:

– Бывает… А из-за чего? Уходит в смысле?..

Слова об угрозе для жизни он всерьез не воспринял, списал их на состояние товарища.

Захар, утративший на секунду поддержку, кулем свалился на лавку и оттуда под стол, но, казалось, Малышев этого даже не заметил.

– Говорит, беременная. Мол, если пойду в поход, то могу и не возвращаться.

Костя налил себе еще. Сомохов какое-то время обдумывал услышанное, а потом последовал его примеру.

Молчание длилось почти минуту.

– А ты располнел, – невпопад заметил ученый, глаза которого привыкли к полумраку занавешенной от солнца террасы.

– Ми-и-и… – Костя снова икнул и похлопал себя по появившемуся пузу. – Мирная жизнь, мать его… Мирная и семейная.

Улугбек Карлович понимающе покачал головой:

– И что надумал делать?

Тот пожал плечами:

– Еще ничего.

Сомохов подождал, не последует ли продолжения сентенции, но товарищ молчал.

– А что собираешься делать?

Фотограф почесал голову, всклокоченную после бессонной ночи.

– Что? Думаю, ехать ли мне с вами или тут остаться. – Он медленно вытер подбородок, задумчиво глотнул из кувшина. – Остаться, снести на фиг эту Геную со всеми их кланами, мать их. Спалить тут все вокруг километра на два, забор поставить и… Ик!.. Вот ведь пристало! О чем это я? Ага… – Костя придвинул к себе налитый кубок с водкой. – Забор поставить и жить-поживать, детей наживать.

Сомохов задумчиво посидел, сопереживая нелегкому выбору, потом пододвинул кувшин со спиритусом к себе.

– Ну и… Так остаешься?

Костя еле слышно выдавил:

– Нет… Блин! Не знаю я!!!

Наступило молчание, которое на этот раз затянулось на несколько минут. Компаньоны по очереди вздыхали, пили теплый и выдохшийся напиток собственного производства, ели подсохшие закуски.

– А ты женись! – неожиданно предложил археолог. – Я сам вот все никак не собрался, хотя и годы уже солидные. А тебе можно.

Костя вскинулся:

– А я что?! Чего это так, что мне – женись, а ты – молодой еще? – Он нахмурился. – Вас оставь и…

Улугбек Карлович почесал затылок:

– Моя невеста, сударь, – наука. А вы же – парень молодой, холостой и достаточно привлекательный. Думаю, вам… тебе бы и в той жизни без проблем удалось бы найти спутницу жизни, но если уж Господь спровадил в эту эпоху, то живи… по-человечески! Женись, воспитывай ребенка, мы и сами справимся.

Костя покачал головой:

– Не-а. Предлагаешь друзей кинуть на половине дороги? Это не про меня. Я – за всех… и все на… Тьфу ты!!! За одного то есть… Да если надо… Я…

Археолог не понял:

– Что?

Фотограф отмахнулся:

– Не тупи. Я как выпью, язык заплетается. – Он пихнул сибиряка ногой, отчего Пригодько только недовольно нахмурился, но так и не проснулся. – Вот он и так все понимает, а тебе растолковывать надо.

Улугбек Карлович промолчал.

Костя сидел, пялясь в стену и расчесывая пятерней волосы. Через несколько минут немытые патлы приобрели фантасмагорический вид, напоминая этюды модерновых парикмахеров.

– А наверно, ты и прав… И женюсь! Не могу разве?! Могу!! И с вами в поход тоже пойду! Она хочет, чтобы я женился и остался. Я хочу быть холостым и уехать. – Он рубанул ребром ладони по столу. – А мы по-честному! Будет Сашке компарами… Тьфу ты! Компромисс! Тем более, что я Иерусалима не видел.

Сомохов осадил:

– Так и не увидишь ведь.

– Как не увижу?! Почему?!

Улугбек Карлович недоуменно посмотрел на собеседника, упорно пытающегося надеть на себя вывернутый наизнанку, заляпанный вином пелиссон. [12]

– Ну это, право, даже в гимназиях знают: Первый крестовый поход закончился разгромом крестоносной армии под стенами Антиохии и, как следствие, вызвал ответный удар сельджукских армад по уже захваченным провинциям Византии. Арьергардный крестовый поход потом отбросит мусульман, но и только… Иерусалим возьмут не раньше Третьего похода.