Небо сингулярности - Чарлз Стросс Страница 10

Мартин посмотрел, куда тычет палец офицера, и вздрогнул. Будь он на его месте, то не ограничился бы пустой угрозой удавить идиота-срочника его же кишками. Впрочем, щелкни тот указанным тумблером, давить было бы излишне: обугленным трупам это, как правило, все равно.

– Инженер-капитан Крупкин? – спросил Мартин.

– Ага. Вы кто? А, тот самый инженер-двигателист! – Крупкин повернулся к нему, давая возможность срочнику тихо слинять. – Опаздываете.

– Все вопросы к ведомству Куратора! – огрызнулся Мартин и тут же пожалел, что это сказал. – Извините, просто выдалась трудная неделя. Так чем могу быть вам полезен?

– А, тайная госполиция? Да, их тут много у нас, – хмыкнул Крупкин почти сочувственно. – Значит, в этих вот игрушках разбираетесь?

– «МиГ» их продает. Вы на них гоняете. Ваши ребята их ломают, я чиню. Достаточно?

– Для начала. – Крупкин неожиданно улыбнулся. – Ладно, поставим вопрос иначе. Что вы знаете о компенсаторе расфазировки синхросигнала в предпочтительной системе отсчета? В частности, об этой вот модели К-340, в том виде, в каком она здесь сконфигурирована? Сообщите все, что видите из ее настроек.

Следующие полчаса Мартин рассказывал обо всех возможных случаях потери настройки. После этого Крупкин показал ему настоящую К-340, уже не учебно-тренировочный макет. И был рабочий завтрак, в течение которого Крупкин вытягивал из Мартина все, что тот знает, и потом – долгий рабочий день, когда решали, куда что девалось, и оформляли заказы на изменения, чтобы на бумаге было все, что там должно было быть. А потом – обратно на базу для вечерней работы…

* * *

Рашель Мансур стояла голой посередине ковра ручной работы, что покрывал пол номера, снятого ею два часа назад в отеле портового города Кламовка. Хоть и дорогой, номер пованивал сырой и сухой гнилью, карболовым мылом и дровами. Дыша медленно и ровно, Рашель в привычной последовательности вытягивала руки и ноги, разминала мышцы. Шторы были задернуты, дверь заперта, а снаружи расставлены датчики, чтобы предупредить о нежелательных гостях, потому что ей совершенно не улыбалось объяснять свои действия прислуге, которая могла их увидеть.

Вообще она много чего не намеревалась объяснять людям, среди которых ей приходилось находиться. Новая Республика наполняла ее горькой и безнадежной злостью – она осознавала эту злость, понимала, что это непрофессионально, но избавиться от этого чувства не могла. Пустая растрата людского потенциала, которая и была смыслом существования Новой Республики, оскорбляла ее чувства, как публичное сожжение книг или истребление ни в чем неповинных.

Новая Республика существовала 250 лет на расстоянии 250 световых лет от Земли. Когда Эсхатон переместил девять десятых населения Земли через червоточину – по причинам, до объяснений которых не снизошел, – он их частично отсортировал по этнической, социальной или психологической близости. Новой Республике досталась смесь из восточноевропейских технофобов и роялистов, ищущих утешения в прошлых веках.

Основатели Новой Республики пострадали от рук безликих технологических перемен. В рыночных демократиях до-сингулярностной Земли они видели, как миллионы людей выбросили на свалку истории. Получив в свое распоряжение новый мир и средства обращения с ним, они немедленно установили консервативный общественный порядок. Спустя поколение разразилась жестокая гражданская война между теми, кто хотел использовать и дальше корнукопии – наносборочные фабрики, способные создавать любые физические товары, – и теми, кто хотел держаться более простого образа жизни, когда каждый знает свое место и свое место есть для каждого. Прогрессисты потерпели поражение, и Новая Республика столетие развивалась естественным образом – как развивалась бы Европа, если бы физика и химия остановились в 1890 году. Патентные бюро закрылись: места для мечтающих релятивистов предусмотрено не было.

Стоя голой посреди ковра, Рашель смогла на время отложить эти мысли. Отключиться от окружающего мира, пока ее имплантаты пробегали свою обычную последовательность тренировки самозащиты. Она начиналась с дыхательных упражнений, потом шли изометрические сокращения групп мышц под контролем системы управления боем, наконец – молниеносные движения, когда встроенные контроллеры нервной системы брали на себя управление, вертя ее тело в каскаде упражнений боевых искусств. Десятиминутный цикл два раза в неделю держал ее в такой готовности к самообороне, которая от адепта без имплантатов потребовала бы не меньше часа каждый день.

Вертясь и дергаясь на невидимых нитях, она разбрасывала и расчленяла нематериальных демонов – нетрудно было перенести на них свою злость и досаду. Вот это – за того слепого нищего, которого она видела сегодня на улице. Его болезнь была бы излечима в мире, где медицина развита получше. А это – за тех крестьян, которых обрекли пахать землю, считая придатками этой земли, а не людьми. Это – за женщин, погибающих при родах нежеланных детей. Это – попам, пособникам предрассудков, насажденных правящей элитой, попам, впаривающим своей пастве фальшивые утешения будущей жизни, когда все ужасы, верующих преследующие, из цивилизованных миров давно изгнаны. А это, вот это и вот это – тем, кто к ней относится как к человеку третьего сорта. Злость требовала множества ката.

Не хочу я этого мира. Не люблю я этот мир. Не нужен мне этот мир, не хочу я ему сочувствовать, и его обитателям тоже. Эх, если бы только я им не была нужна…

Рядом с номером располагалась крошечная ванная – дорогое излишество в здешней культуре. Там Рашель тщательно смыла с себя пот и грязь, как и воспоминания. И частично – пессимизм. «Здесь станет лучше, – напомнила она себе. – За этим я здесь».

Обсохнув, она вернулась в спальню и села на край кровати, потом взяла свой потрепанный ЛП.

– Дай-ка мне посла ООН, – велела она.

В Новой Республике был только один посол ООН, Джордж Чо, постоянный представитель Совета Безопасности, перед которым она только и отчитывалась. (Новая Республика настойчиво отказывалась признавать какие бы то ни было более тонкие политические учреждения Земли.)

– Обрабатывается… биип….

– Рашель, прости, сейчас я не могу говорить. Жду, чтобы стала доступной информация об инциденте возле Рохарда. Если будешь так любезна оставить сообщение после сигнала… биип.

– Привет, Джордж, это Рашель. Звоню из Кламовки. Перезвони мне. Похоже, что мне придется выступить публично, и нужна дипломатическая поддержка. Поговорить надо. Конец сообщения.

Она закрыла ЛП и отложила прочь, мрачно глядя на ночной столик. Ее маскарадный костюм (ей трудно было думать о нем как о нормальной одежде, даже проносив несколько месяцев) валялся кучей на комоде. Надо было наносить визиты, соблюдать форму, пока не станет можно действовать открыто. «К черту бы все это ради настоящей солдатской игры», – подумала она. Жить по правилам Новой Республики надоело очень быстро. «Если не найду хоть одного цивилизованного человека, у меня крыша съедет. Да, кстати, позвонить надо этому инженеру-подрядчику. Холоднее мороженой рыбы, и не слишком приветлив, но черт меня побери, если я позволю ему вот так от себя отделаться. Может быть, из него можно будет вытащить за ресторанным столиком больше, чем из Адмиралтейства за месяц дипломатических коктейлей и официальных меморандумов».