Как проиграть в войне времен - Макс Гладстон Страница 10

Иногда мне кажется: вот что у меня есть вместо друзей.

Надеюсь, тебе не слишком сложно это читать. Ничего лучше я не смогла придумать за столь короткое время – надеюсь, письмо достигнет тебя раньше, чем остров дезинтегрирует.

В следующий раз пиши мне в Лондон.

Блу.

Следующий Лондон – того же дня, месяца, года, но с разницей в одну прядь, – это Лондон, который другим Лондонам только снится: окрашенный в сепию, небо усеяно дирижаблями, империя, порочность которой обозначена лишь розоватым свечением на заднем плане, благоухающим пряностями и цветочным сахаром. Жеманный как роман, грязный лишь тогда, когда этого требует сюжет, город монархии и пирогов с мясом – Блу любит это место и презирает себя за свою любовь.

Она сидит в чайной в Мейфэре, в самом углу, спиной к стене, одним глазом поглядывая на дверь – некоторые правила шпионажа преодолевают границы времени и пространства, – а другим на стилизованную карту Нового Мира. Она думает, что карта смотрится здесь несколько неуместно – чайная явно выдержана в эстетике ориентализма, но, среди прочего, именно за эклектику Блу и ценит волокно этой конкретной пряди.

Ее волосы, сейчас – черные, густые и длинные, – хитро уложены в высокий шиньон из заплетенных кос, а россыпь аккуратно завитых локонов на загривке привлекает внимание к изгибу ее длинной шеи. Платье на ней – скромное и опрятное, отнюдь не последний писк моды; с выпуска линии «Принцессы» прошло уже пару лет, но Блу хорошо дополняет темно-серый наряд. Она здесь не для того, чтобы играть роль; она здесь для того, чтобы оставаться незаметной.

Она с наслаждением разглядывает тончайший фарфор, которым славится заведение: майсенский дракон эпохи Мин, витиеватый, как артерии, кумачово-красный на молочно-белом фоне с позолоченной каемкой. Она с нетерпением дожидается своего чайника, предвкушает темный, подкопченный, солодовый аромат, который выбранный ею чай проложит в нотах засахаренной розы, нежного бергамота, шампанского, муската и фиалки.

Подходит официантка и тихо, ненавязчиво расставляет на столе майсенскую пирожницу, чайник, сахарницу. Однако, когда она водружает чашку на блюдце, Блу резко перехватывает ее отстраняющееся запястье. Официантка пугается.

– Эта посуда, – говорит Блу, сразу же адаптируясь, смягчая свой взгляд добротой, а крепкую хватку – лаской, – из разных сервизов.

– Мои извинения, мисс, – говорит официантка, кусая губы. – Я уже заварила чайник, когда оказалось, что чашка треснула, и я решила, что вам бы не захотелось ждать чай вдвое дольше, а все остальные сервизы были заняты, потому что такое сейчас занятое время дня, но если вы согласны подождать, я с радостью…

– Нет, – говорит она, и ее улыбка подобна расступившимся облакам; она кладет руку к себе на колени, стирает все, что было – официантке все померещилось, конечно, ведь эта женщина – сущая леди. – Все очень красиво. Спасибо.

Официантка склоняет голову и удаляется на кухню. Блу пристально смотрит на чашку, блюдце, ложечку: голубой итальянский фарфор, классические силуэты под ободком пожизненно собирают пшеницу, носят куда-то воду.

Осторожно, не отцеживая заварку, она наливает себе чай. Подносит ложечку к свету – замечает, что та покрыта каким-то веществом из низовий времени, которое она вроде бы узнает, но на всякий случай принюхивается, чтобы не ошибиться. Она заставляет себя не оглядываться, не позволяет шелохнуться ни единому атому своего тела, пресекает потребность броситься на кухню и преследовать, и выследить, и поймать.

Вместо этого она пустой ложечкой мешает чай и наблюдает за тем, как разворачиваются, кружатся и скручиваются в буквы листья. Ложечка совершает обороты медленно, и Блу отмечает красные строки маленькими глотками; каждый глоток баламутит буквы, пока она снова не вмешивает в них смысл.

На мгновение она спрашивает себя, не яд ли это – комок в ее горле, вокруг которого удушающее невозможно сглотнуть. Мысль не пугает ее.

Пугает альтернатива, но Блу закрывает на нее глаза.

Когда чай допит, а письмо дочитано, остается заварка; в гуще листьев Блу читает постскриптум. Это совсем несложно, когда карта Нового Мира так безупречно ему соответствует; в несовпадении легко прочесть направление.

Она вытирает губы, переворачивает чашку донышком вверх, помещает под свой каблук и размалывает ее в порошок с такой силой и такой скоростью, что уничтожение не производит ни звука.

Когда она уходит, ищейка, одетая как прислуга, вооружившись совком и веником, собирает останки чашки, бережно, как лепестки роз. Скрывшись от посторонних глаз, она нарезает смесь глины, кости и чайного листа на три ровные дорожки, туго скручивает банкноту и вдыхает так резко, что что-то дымится за глазными яблоками.

Дорогая 0000FF,

Кто бы мог подумать – общий интерес на Атлантиде! Что ж, всякая прядь сложнее, чем кажется; в нас воспитывают незыблемую уверенность в этом знании. И каждой присущи свои грани, шипы, крючочки, по-своему полезные, в зависимости от постановки вопроса. Новички верят, что единственное исправление способно сделать прядь такой или сякой. Но любое событие – вторжение, судорога, вздох – похоже на молоток, один конец которого тупой и как нельзя лучше подходит для забивания гвоздей, другой же сплюснут, чтобы выдирать их. Вы убираете Атлантиды с глаз долой, чтобы не мешали, как те самые молотки – суете их в ящик и прячете в безопасное место, пока в них снова не возникнет необходимость.

В связи с этим я задаюсь вопросом: как часто результаты твоих трудов помогали мне в работе, и наоборот – вопросом, выходящим за рамки моих вычислительных способностей. Я бы спросила у Оракула Хаоса, но в настоящее время мне и так хватает проблем с руководством. Пришлось активизироваться после того, как я зазевалась, читая твое последнее письмо. Остров затонул, унеся с собой массу бесценных сокровищ, и комендант потребовала от меня объяснений, что в целом свойственно комендантам. Кратковременный спад производительности, согласно аналитике Агентства, вполне приемлемый с учетом моего послужного списка. Но после рейдов, организованных вашей стороной против наших отрядов, находящихся под прикрытием и наиболее уязвимых… Впрочем, хватит разговоров о работе. Это ведь скука смертная, как сказали бы твои подружки из чайного салона.

Резюмирую: после моего предыдущего письма прошло слишком много времени.

Атлантида Пряди 233 была не самой постылой из списка, да и времени я провела там достаточно мало. Шутки шутками, но я все понимаю. Людям нужны эталоны, чтобы к ним стремиться, но несовершенные цивилизации умирают. Вот мы и строим для них идеалы. Агенты перемен поднимаются вверх по косе времени, находят полезные пряди, сохраняют то, что будет иметь значение, а всему остальному позволяют перегнить в удобрение для семян более совершенного будущего.

Миссис Ливитт рекомендует отдавать предпочтение метафорам, которые будут резонировать с корреспондентом – а это, я полагаю, ты? Признаюсь, я не вполне представляю, что может с тобой резонировать. Я вынуждена оперировать одними догадками: семена, трава и растениеводство. Граничит со стереотипом. Ты же пишешь мне из горнила и пламени.