Хрен с Горы - Изяслав Кацман

Автоматная очередь в спину мало совместима с жизнью. Разве что с загробной…

Собственная плоть, выбрасываемая вслед за пролетающими насквозь пулями, – последнее, что я увидел. Вкус крови во рту – последнее, что я почувствовал. И темнота… И пустота…

Яркий свет в лицо через мгновенье после темноты, последовавшей за смертью, должен был, по идее, наводить на мысли о мире ином. Но мыслей никаких не было. Я просто медленно открыл глаза и встал.

Место сильно отличалось от развалин молочного завода, где наша группа напоролась на засаду. Длинная полоса голой красноватой земли шириной метров тридцать–сорок, редкие кустики какой-то зелени. С одной стороны – густой лес, с другой – камыши и полоса воды, за которой вновь начинаются деревья. Ближний ко мне край этого поля (или не поля?) упирался в заросли, а дальний сливался с чем-то мерцающим и рябящим, что могло оказаться морем или озером. И, где-то на границе земли, неба и моря, скопище домов или сараев.

Туда и иду, проваливаясь по щиколотки в сырую вязкую землю, останавливаясь то и дело, чтобы перевести дух. Только сейчас вдруг понимаю, что на мне ничего нет: ни одежды, ни обуви, ни борсетки с ключами и документами. С другой стороны – куда-то делись и оставленные пулями отверстия, которые должны наблюдаться. Равно как пропал и трёхлетней давности шрам на руке.

Впрочем, предаваться размышлениям по поводу этих странностей и несообразностей буду потом. Сейчас надо добраться до всё ещё далёкого жилья – под палящим солнцем, в ужасной духоте, меся ногами вязкую земляную кашу (метров через сто такого движения я попробовал было взять поближе к лесу, надеясь, что там будет легче передвигаться, чем по «окультуренной» почве, но пришлось отказаться от этой идеи: в кроссовках и джинсах по лесной опушке идти было бы легче – но только не босиком).

До хижин, крытых травой, и мелькающих возле них человеческих фигурок оставалось пройти меньше трети длинного поля (всё-таки это поле, засаженное какими-то кустиками, тщательно выполотое от сорняков и снабжённое небольшими канавками – не то для отвода воды, не то для орошения), когда я увидел тёмно-синюю стену, вырастающую со стороны водоёма. Дальше всё произошло очень быстро: стена превратилась в чудовищной высоты волну, обрушившуюся на плоский берег, бурлящая вода на месте, которое за миг до этого было селением в добрую сотню домов, водяной вал всё ближе и ближе ко мне… Идиотизм какой-то – чудодейственно избежать смерти от бандитского автомата, чтобы утонуть в непонятном катаклизме.

Через пару минут оказалось, что хороню себя преждевременно: поток на глазах терял напор и высоту, и буквально в нескольких шагах от моих ног вода останавливается. Отдельные брызги долетели до меня, попав на лицо, и я, отметив горько-солёный привкус капель, подумал: действительно, море.

Некоторое время стою в ступоре: не каждый день дважды избегаешь смерти. Потом рванул вперёд. Непонятно, что подгоняло меня: вряд ли среди тех фигурок на берегу был кто-либо знакомый, да и сомнительно, чтобы после такого кто-нибудь выжил. Но я бегу, падая в жижу, вставая, и снова бегу. Скоро стали попадаться тела. Я бросаюсь к ним в надежде найти хоть кого-нибудь живого, но тщетно: никто из десятков темнокожих мужчин, женщин и детей не подавал признаков жизни. Сколько я так бродил, переворачивая погибших, не помню. Кажется, плакал, кажется, меня выворачивало наизнанку. Но насчёт этого не уверен.

Рука, ухватившая меня за плечо, не вызвала никаких эмоций – разве что лёгкую досаду, что кто-то мешает двигаться дальше и искать живых. Обернувшись, вижу десяток темнокожих людей, ничем не отличавшихся от убитых морем. Из одежды на них были только широкие пояса. Двое или трое держали в руках копья, остальные безоружны.

Тот, который взял меня за плечо, говорит короткую фразу. Не понимая ни слова, машинально переспрашиваю: «Что?!» Темнокожий повторяет. Язык совершенно непонятный. Собеседник мой, видя отсутствие реакции, протараторил длинную тираду. Стою молча и смотрю на дикарей (а кем ещё могут быть – голые, вооружены копьями, молотят какую-то тарабарщину). Не дождавшись от меня опять никакой реакции, говоривший не очень вежливо тянет меня за собой, свободной рукой показывая в сторону, откуда я пришёл. Сегодняшний день и так выдался насыщенным, и совершенно не хочется вступать в пререкания с местными, тем более настроены они вполне мирно и, кажется, просто хотят увести меня с места катаклизма.

Дорога до селения и первые часы там впоследствии вспоминались очень смутно: шли довольно долго, так что солнце, бьющее в глаза, начало садиться, переходили вброд реку, в деревне меня накормили чем-то похожим на кашу и дали выпить горьковатого отвара. После этого я почти сразу отключился.

* * *

Теперь, по прошествии полугода, когда более-менее понимаю язык людей, к которым попал, ясно, как мне повезло. Мало того что я непонятным образом остался жив, получив очередь из автомата, так ещё умудрился оказаться всего в сотне метров от места, на которое обрушилось цунами. Ну и в качестве бонуса – местные папуасы, как я обозначил про себя моих новых соплеменников, приняли меня не за непонятно откуда взявшегося чужака, а за тронувшегося умом обитателя уничтоженного стихией селения. К сумасшедшим же здесь отношение было уважительное.

Оставалось, правда, непонятно, как я мог сойти в глазах приютивших меня туземцев за представителя соседнего племени: папуасами, может, они и не были, но ваш покорный слуга среди этих коричневокожих и темноволосых дикарей выделяется весьма сильно.

Впрочем, освоив местный язык получше, я узнал, что в Аки-Со, так звалась смытая волной деревня, изредка приплывали корабли каких-то более цивилизованных чужеземцев вполне европеоидного вида. Туземные женщины иногда рожали от них детей. Вот за такого полукровку меня и приняли.

Тогда же выяснилось, что обитатели Аки-Со были, по местным меркам, в авторитете: не то они принадлежали к сильному племени, внушающему страх соседям, не то относились к высшей касте. В Бон-Хо, где оказался я, народ тоже считал себя выше соседей из Тона, Суне и Ане, что выражалось в том, что эти три деревни вынуждены были платить жителям Бон-Хо дань свиньями и несколькими видами плодов.

Но живущие в Аки-Со сонаи вызывали боязливое уважение даже у бонхойцев. Поэтому в том, что мне нашлось место в длинной хижине, где обитали молодые парни, и всегда доставались печёные клубни растения баки, а иногда и кусок свинины или рыбина, заслуга репутации племени, к которому я, по мнению туземцев, принадлежал.

Я быстро потерял счёт дням, наполненным работой на полях, сбором орехов и фруктов с растущих вокруг селения деревьев, поиском съедобных ракушек на мелководье и прочими делами, насущными для папуасов. Впрочем, и на безделье времени хватало: местные работать предпочитали с утра или ближе к вечеру, а полуденную жару старались проводить за неспешной беседой или сном.