Я - палач - Никита Киров

— Мой предок гордится мной, — прохрипел умирающий Влад Громов, лёжа рядом с моим алтарём. — Он смотрит на меня прямо сейчас!

— Что-то твой долбанный предок не торопится тебе помогать, — один из убийц рассмеялся и ткнул Влада стволом старой винтовки с треснутым прикладом.

— Он передал тебе подарок, — Влад что-то протянул в сжатом кулаке.

Один из убийц машинально вытянул руку, и Влад вложил туда два колечка. Убийца испуганно вздохнул и заорал:

— Твою ж…

Взрыв отбросил его в сторону горящей беседки, где Влад, когда был живым, любил пить чай с женой. Второго убийцу швырнуло в пруд, где плавали черепахи.

Мой алтарь устоял. Только каменная свеча, единственная, что горела на нём, чуть пошатнулась. В ней моя душа.

Я не твой предок, Влад, хотя ты и считал меня им. Я лишь душа проклятого палача, изгнанного в этот мир. Но знай, я тобой горжусь, как и всеми остальными.

Клан Горящего Леса, в котором мой дух прожил почти сотню лет, погибал на моих глазах. Все взрослые мужчины Громовых, одной из семей клана, лежали перед моим алтарём.

Это была последняя линия их обороны. Здесь стояло святилище клана, в котором поселился я. Здесь они умерли все до единого, не желая сдаваться.

Но бой продолжался. В двухэтажном доме, бревенчатом и массивном, то и дело слышались выстрелы. Наёмники хватали детей, женщин и стариков, убивая всех, кто сопротивлялся.

Ненавижу.

Они считали меня своим предком, хотя я им не был. И я слышал, как прямо сейчас умирающие молят меня о мести. Но я всего лишь дух, что живёт в алтаре.

Если бы я мог, я бы прикончил всех, кто пришёл сюда с оружием. Я умел это делать лучше, чем сам Влад, который сегодня на моих глазах прикончил не меньше десятка наёмников.

Я убил тысячи. Только тех, кого я считал. За это меня и прокляли.

К святилищу подходили ещё наёмники. Один, крепкий здоровяк, у которого так сильно блестела лысина, что в ней отражался пожар в одной из пристроек, удивлённо присвистнул.

— Ого, а Громовы и правда крепкий орешек. Положили почти всю банду Тобиаса.

— Зато все сдохли, — похожий на крысёнка хлипкий мужик пнул тело Глеба Громова.

Ублюдок, парню было всего восемнадцать, а он даже раненый прикончил троих!

Лысый залепил крысёнку по затылку.

— Прояви уважение! Они были в меньшинстве, но не сдались. Ладно, где их наследник? Найдите его тело!

— Его здесь нет, — крикнул другой, который осматривал тела. — Он сбежал.

Лысый сплюнул.

— Трус, позорит семью и предка, — он показал на мой алтарь. — Мы всё равно его выследим, предок Громовых, и убьём. Его дух никогда не найдёт дорогу домой. Всё, сворачиваемся! Кого захватили, увозим.

Лысый ушёл, поправляя ремень с автоматом. Эх, слишком они полагаются на громострелы. Если бы дрались на мечах и топорах… Но времена меняются, даже я, древний проклятый дух, это признавал.

За лысым ушли и остальные, кроме крысёнка и ещё одного, который в сумерках обшаривал тела, светя на них фонарём. Один раз он посветил на крысёнка. Насколько же у него отвратная морда.

— Суеверные ублюдки, — крысёнок пнул ещё чьё-то тело. Он стал изображать голос лысого: — Дух предка, они тебя не опозорили! Тьфу на тебя!

Он пнул изо всех сил мой алтарь, но только отбил ногу.

— Чё эта свечка горит? — спросил он.

— Знаешь, сколько такие стоят? — второй, со шрамом на щеке, показал на алтарь. — Их не делают уже лет пятьсот, с самого Вторжения. Можно хорошо продать.

— Кому? — спросил крысёнок.

— Скажу, но половина моя.

— Ладно, кто?

— Ворон, — отозвался мужик со шрамом.

— Который подбил нас на это дело?

— Да, он собирает все эти деревенские святыни. Бери эту свечку и…

Крысёнок потянул ко мне руку в драной перчатке без пальцев. Погаснет огонь, и мне конец. Я опять буду скитаться, но на этот раз вряд ли найду себе пристанище. Кому нужен предок, который допустил гибель семьи?

Мужик со шрамом захрипел и грузно упал на землю.

— Напа… — он не договорил.

Крысёнок обернулся, выхватывая револьвер, но выстрелить не успел. Напавший ударил его ножом прямо в горло.

Он вернулся. Трус, который бросил семью. Я не их предок, но осудил это. А ведь на этого высокого сильного парня были большие надежды. Он был наследником Влада Громова и должен был сам стать главой клана.

Но он сбежал перед боем.

Тогда у меня не было к нему ничего, кроме презрения.

Но он всё же вернулся, хотя и слишком поздно. Ему досталось, я это видел. Светлые волосы были залиты кровью, один глаз опух и покраснел. Вряд ли парень будет им видеть. Из простреленного бока тоже лилась кровь.

Э, парень, ты не жилец. Жаль, ведь ты всё же нашёл в себе силы вернуться. Но ты умрёшь вместе с остальными.

Тебя звали Павел Громов. Я запомню тебя, как и остальных. Если когда-нибудь встречу вашего настоящего предка, расскажу ему о вас всё.

Павел схватился за мой алтарь, чтобы не упасть, и всмотрелся в горящую свечу единственным зрячим глазом.

— Дух предка, — сказал он слабым срывающимся голосом. — Я всех подвёл. Я их оставил и сбежал. Они все мертвы.

Павел закрыл глаз.

— Но я знаю, как всё исправить.

Он вытер окровавленный лоб ладонью и занёс её над огнём свечи.

— Дух Великого Предка, — начал он. — Я отдаю тебе свою душу. Я завещаю тебе своё тело. Отомсти тем, кто навлёк беду на нашу семью. Отомсти тем, кто предал наш клан. Найди и убей наших врагов, всех до одного. Пусть они узнают, что возмездие всегда приходит с севера.

Всё это время он держал руку над свечой и терпел боль. Но его время было на исходе. Он не удержался и упал, свернув свечу. Огонь, что горел почти сотню лет, погас.

Но меня не изгнало. Я всё ещё здесь, рядом с алтарём. Слова, что он произнёс, держали меня. А мою душу тянуло к телу.

Почти как тогда, в тот самый момент, когда меня прокляли в моём мире. Только тогда я чувствовал, как душа покидала умирающее тело. А сейчас было наоборот.

Сначала вернулась боль. Болел левый глаз, будто туда всадили ржавый раскалённый гвоздь. Болел бок, в котором засела пуля. Болела правая ладонь, обожжённая огнём свечи.

Боль, которую я так давно не чувствовал. И не только боль. Я чувствовал холодную землю и мокрую траву. Я чувствовал одежду, что прижималась к коже, я чувствовал обувь на своих ногах. Я чувствовал, как пряжка ремня впивается в моё тело.