Терминатор: Да придет спаситель - Алан Дин Фостер

Государственное исправительное заведение в Лонгвью было ничуть не хуже и не лучше большинства других тюрем штата Техас, в части архитектуры не отличалось никакими привлекательными или отталкивающими особенностями, а значит, по мнению его жителей, занимало положение где-то посередине между просто мрачным и ужасно отвратительным местом.

Обитатели этого заведения, как новички, так и старожилы, отличались такой же суровостью и неумолимостью, как и местность, в которой располагалось их пристанище. Лишь некоторые из отмеченных синими воротничками преступников осмеливались поднять руку или голову над общей массой вечно недовольных соседей, а профессиональные навыки охранников сводились скорее к стремлению разбить эти головы, чем изменить их содержимое.

Говоря другими словами, головорезов в Лонгвью было гораздо больше, чем «умников».

К числу последних, безусловно, относился чрезвычайно необщительный тип по имени Маркус Райт. Как ни прискорбно, но большую часть своей жизни Райт совершал ошибки. В данный момент он сидел на тюфяке в одном из закутков ада и смотрел в противоположную стену. Вид скрепленных цементом кирпичей не представлял ничего особенного, но ему совсем не хотелось видеть троих стоявших неподалеку людей. Двоих в форме, одного без формы.

Вернее, не совсем так. Все трое были в форменной одежде. Райта угнетало то обстоятельство, что двое мужчин стояли по другую сторону от сварной железной решетки, отделявшей его клетку от остального пространства, а третий имел возможность в любой момент выйти отсюда. Общество предпочитало называть его нынешнее долговременное пристанище «камерой». Райт считал иначе. Это место можно было обозначить словом всего из двух букв.

Двое из троих присутствующих были охранниками. Они были вооружены и держали наготове металлические наручники. Оба настороженно следили за всем, что происходит по обе стороны от решетки. Их позы и выражения лиц свидетельствовали о постоянной сосредоточенности жестоких индивидуумов, сознающих, что любое послабление в выполнении ежедневных обязанностей может грозить болью, ранением или смертью. Они работали в Лонгвью совсем не из-за того, что не могли воспользоваться услугами нейрохирургов или ученых.

И их нельзя было назвать невеждами. Просто в выбранной ими работе мускулы и физические способности много больше помогали делу выживания, нежели духовный уровень. И нельзя было сказать, чтобы на интеллект здесь совсем не обращали внимания. За некоторыми исключениями, мыслительные способности охранников обычно превышали требуемый уровень.

Обычно.

Суть третьего человека из этой группы легко было определить по его словам, хотя длительное общение с прежними и нынешними обитателями исправительного заведения наложило неизгладимый отпечаток на его манеру говорить. За долгие годы традиционное проповедование библейских истин превратилось в монотонное бормотание с налетом скорее притворной надежды, чем искреннего убеждения.

Оптимизм священника, хоть и не до конца иссякший при виде жестокости, проявляемой человеческими существами по отношению друг к другу, постепенно отступал под морализующим натиском суровой реальности и теперь имел мало общего с тем чувством, которое могли испытывать заключенные, стремящиеся выйти на волю.

Его вера здорово поистрепалась под ударами судьбы.

— Если я пойду и долиной смертной тени, — механически бубнил священник, — не убоюсь зла…

«Глупо, — подумал Райт. — Слишком многословно и глупо. Почему я должен бояться самого себя?»

Разве он сам не был воплощением зла? Разве не так выразился этот чертов судья, разве его вывод не подтвердило единодушное мнение присяжных? Если таков был их приговор, значит, это действительно так. Райт давным-давно утратил всякое желание спорить с общественным мнением. И в этом обрел сходство с бетонной стеной, к которой в настоящий момент был прикован его взгляд. Он стал таким же крепким, непроницаемым, невыразительным и безмолвным, как бетон. Если стена в состоянии молчаливо принимать свою судьбу, он тоже сможет.

— …потому что Ты со мной, — продолжал бормотать священник.

«И почему этот человек не может заткнуться?» — молча посетовал Райт. Зачем ему или кому-то другому оставаться в этой выгребной яме для человеческих отбросов хоть минутой дольше, чем это предписано обязанностями?

— Твой жезл и твой посох — они успокаивают меня.

А на это изречение Райт не мог не отреагировать. «Дайте мне посох и жезл, — мрачно усмехнулся он, — и тогда вам лучше держаться от меня подальше. Если бы имелся хоть один шанс…»

Отполированные каменные полы и длинные коридоры обладали одной особенностью: они создавали отличную акустику. Это порой доставляло немало неприятностей, например, когда кто-то непрерывно орал (а такое явление для Лонгвью не было чем-то из ряда вон выходящим). Но кроме того, любые шаги были слышны издалека, и именно этот звук заставил Райта ненадолго оторвать взгляд от стены.

Спустя мгновение все его внимание переместилось с безмолвного бетона на талию приближающейся женщины. Оживившийся взгляд быстро оценил все достоинства фигуры сверху и снизу от этой слегка покачивающейся разделительной линии.

* * *

Охранники тоже оглянулись. Такие посетители, как доктор Серена Коган, были в Лонгвью большой редкостью. Хотя, надо сказать, их заинтересовало вовсе не ее звание. А вот реакция Райта оказалась не такой однозначной, как можно было ожидать. Коган давно привыкла к заряженным тестостероном взглядам, а потому игнорировала их.

Несмотря на то, что ей уже миновало тридцать, Серена, оставалась очень привлекательной женщиной. Этим она отчасти была обязана своей работе, побуждавшей к постоянному совершенствованию и концентрации внимания. Тем не менее, безысходность бросала мрачную тень на ее лицо, проявляясь в напряженной линии губ, что, однако, лишь слегка портило общее приятное впечатление.

* * *

Остановившись возле его камеры, она, не дрогнув, встретила взгляд Райта. Недолгое молчание было выразительнее многих красноречивых слов. Заключенный взглянул на священника:

— Уйди.

В его устах это слово прозвучало не как просьба, а как приказ. Прервав исполнение требы, священник показал взглядом на Библию:

— Я еще не закончил, сын мой.

Взгляд Райта переместился на незваного утешителя. Выражение глаз стало более жестким, чем самый твердый бетон. Отвечать священнику не потребовалось, тот был человеком понятливым и прагматичным и без труда расшифровал предназначенное ему послание. Как только металлическая решетка приоткрылась, священник вышел, даже не взглянув на нового посетителя. Он уже погрузился в собственные мысли, не столь утешительные, как ему того хотелось бы.