Детектив в белом халате. У каждой болезни есть причина, но не каждому под силу ее найти - Макс Скиттл Страница 48

Пятница, 1 февраля

Первый день начался и закончился ректальными осмотрами пациентов. Уверен, что в ближайшие несколько месяцев мне не захочется делать это снова.

Мой бедный палец!

Суббота, 2 февраля

Забавно, что радость от переезда за город затмевает скучные формальности. Большую часть дня я потратил на разговоры с агентами по недвижимости, как городскими, продавая нашу квартиру, так и сельскими, арендуя небольшой коттедж. Еще я связался с агентствами терапевтов на замену (мне нужно иметь возможность оплачивать счета, когда мы переедем), а также набросал заявление на увольнение (это самое неприятное). Все это несколько волнующе, поэтому пришло время на полную громкость включить в гостиной классическую песню Queen «Under Pressure». Я хватаю Уильяма с пола и, подпевая, начинаю кружить. Его лицо светится от счастья.

Понедельник, 4 февраля

После напряженных выходных наступает менее чем желанное разочарование. Это единственное слово, способное описать мою нынешнюю компанию. У нас с миссис Грэнтем долгая история. Мы боролись друг с другом во время бесчисленных телефонных консультаций и личных встреч. Понимаете, в 64 года она разочаровалась в себе, в жизни и теперь безучастно сидит напротив меня. У нее на коленях лежат лекарства, письма врачей, газеты и, похоже, недавно купленные продукты. Все это в хаотичном и неразобранном виде валяется в ее сумке.

«Думаю, это следует передать тому, кто на самом деле заслуживает».

Я хочу встать, подвести миссис Грэнтем к зеркалу и заставить ее посмотреть на себя.

«Что вы имеете в виду под словом „заслуживает“?» — отвечаю я, не в силах поверить в ее очевидное мученичество. Я наклоняюсь к ней и с нескрываемым раздражением на лице прошу объясниться. Миссис Грэнтем говорит, что она конченый человек и ей уже нельзя помочь. Поскольку диабет второго типа плохо поддается контролю, она не хочет занимать место в клинике лечения диабета, которое я зарезервировал для нее. По ее мнению, его должен занять кто-то более достойный, поэтому и решила не приезжать в клинику.

Господи, хватит уже!

Как какой-то злой попугай, я откидываюсь на спинку кресла и повторяю все, что миссис Грэнтем только что сказала. Она ищет ответы в сумке, засовывая ненужные ей бумаги поглубже, словно пытаясь защитить их от моего гнева.

«Я пришла только для того, чтобы лично извиниться перед вами за доставленные неудобства».

Я театрально поднимаю руки и говорю ей, что она сумасшедшая (в хорошем смысле этого слова). Я знаю, что она простит меня, поскольку мы уже танцевали этот танец раньше. Она знает, что я хочу ей помочь и желаю ей только хорошего. А еще я знаю, как ей нелегко. За последние три года она внезапно потеряла мужа из-за инфаркта, а потом умерла ее собака (единственный оставшийся компаньон). Теперь у нее финансовые трудности, мешающие уехать от соседей, которые, судя по всему, являются антисоциальными придурками, рядом с которыми никто не хочет жить. У нее нет настоящих друзей, а люди, с которыми она дружила раньше, давно отвернулись от нее, устав от черной мантии, которую она теперь никогда не снимает.

Я вздыхаю и говорю, что хочу измерить ей артериальное давление. Мы сидим в грустном молчании, пока я просматриваю ее медицинскую карту. Я киваю монитору компьютера, в очередной раз убедившись, что миссис Грэнтем получила всю помощь, которую мы можем предложить: услуги специалистов по психическому здоровью, организаций по поддержке одиноких людей, организаций по поддержке пожилых людей, медсестер, специализирующихся на психическом здоровье, хотя она ни разу не приходила к ним на консультацию, и очень агрессивного терапевта, который пытается сделать все возможное, чтобы разжечь в ней хоть что-то похожее на огонь. Кажется, что в ее жизни все так сыро, что развести огонь никак не получится.

Полная инерция.

Это трагично. Жизнь, ее жизнь, теперь превратилась в одно бесконечное самоуничтожение. Она встает, как только я снимаю с нее манжету тонометра (естественно, ее давление повышено, несмотря на три препарата для его нормализации, которые она принимает). Ошеломленный, я спрашиваю ее: «Куда вы?» Она снова садится и говорит, что не хочет впустую тратить мое время. Я закатываю глаза и отвечаю, что мне за это платят, поэтому ей не следует себя винить. Я сажусь в кресло и смотрю в ее хронически печальные глаза. Меня огорчает, что я не могу все исправить и помочь ей. В конце концов, каждый врач стремится помогать людям. Меня приводит в ужас мысль, что я не могу сделать всего, что я хочу для нее. Я чувствую, как подвел ее. Опять же, дело не во мне и не в моих желаниях.

Понимая, что все бесполезно, я задаю последний вопрос: «Могу я что-нибудь сделать для вас? Что угодно». Она качает головой и объясняет, что, по ее мнению, ей стоит остаться наедине со своими проблемами. Правда в том, что она права, как бы неприятно мне это ни было. Как терапевт я выполнил свои обязанности в полной мере. Сейчас не осталось терапии, которую я мог бы ей предложить. Она находится в здравом уме и может отказаться от помощи и жить, как считает нужным. Некоторых людей просто невозможно спасти.

Это реальная жизнь, а не голливудский фильм.

Я киваю, соглашаясь с ней, но говорю, что все равно буду звонить каждый месяц, чтобы узнать, как она, и спросить, не изменила ли она свое решение. Она благодарит меня и понуро выходит из кабинета. Прощальные слова миссис Грэнтем передают краткое содержание ее мира: «Я просто очень скучаю по Герберту».

У некоторых разбитое сердце не может срастись заново.

Среда, 6 февраля

Я не могу не извиниться перед Кэролайн, медсестрой нашей клиники. Честно говоря, сидя на ежемесячном собрании с ней и другими сотрудниками (мы встречаемся каждый месяц, а также в случае значительных событий вроде тех, о которых я рассказывал в июле прошлого года), я краснею за миссис Талли.

Вот черт! Может, у меня тот синдром, при котором человек влюбляется в своего похитителя? Как он называется?