Долг сердца. Кардиохирург о цене ошибок - Назим Шихвердиев Страница 37

Приведу несколько историй с мистическими проявлениями из собственной жизни. Однажды довелось оперировать женщину с ревматическим пороком сердца. Наблюдал я ее больше года. По разным причинам операция несколько раз откладывалась. Наконец все состоялось. Вмешательство прошло гладко. Один из клапанов сердца был заменен пациентке на механический протез с доступом под правой грудью. Спустя примерно три дня появились боли в животе, который во время операции никоим образом не был затронут. Пациентка уже была переведена из реанимации в послеоперационную палату, вставала и ходила. Боли усиливались, и появились признаки раздражения брюшины. В свободной брюшной полости обнаружили жидкую кровь, и больную экстренно взяли в операционную. Оказалось, что имеется линейный разрыв печени, из которого и текла кровь. Женщина за это время не падала, не ударялась. Разрыв находился ближе к задней поверхности печени. Непонятен был механизм его возникновения. Разрыв ушили, и все обошлось. Однако сразу после операции на животе я встретился с родной сестрой пациентки и высказал свое недоумение по поводу произошедшего. На это сестра сказала, что она-то совсем не удивлена. Весь последний год, который пациентка провела перед операцией, она утверждала, что не боится за свое сердце, но очень переживает за печень.

Я много думал об этом случае и, как мне кажется, нашел материальную причину такого осложнения. Возможно, одна из канюль, которая была введена через правое предсердие в вену для забора крови из нижней половины туловища, была поставлена слишком глубоко и затрудняла отток крови из печеночных вен. Возник так называемый «компартмент-синдром», или синдром внутреннего сдавления. Но почему разрыв произошел не сразу, а спустя несколько дней? Почему вообще он произошел, ведь канюли ставятся таким образом всем, но ни разу ни у кого подобного осложнения не возникло. Меня до сих пор мучат сомнения. Мистика, да и только.

Второй случай произошел с пациентом, университетским профессором шестидесяти с лишним лет. У него нашли огромную опухоль почки и двухклапанный порок сердца с одновременным поражением сосудов, питающих само сердце. Требовалось выполнение двух операций – по удалению почки и вмешательству на сердце.

Однозначного решения в таких случаях нет, но принято сначала устранять патологию сердца, а потом уже делать все остальное. Иначе можно получить острый инфаркт миокарда, или тяжелую сердечную недостаточность во время удаления опухоли, или вовсе потерять пациента. Все это объяснили профессору. Он попросил несколько дней, чтобы утрясти свои бытовые проблемы.

Операция АКШ проходила тяжело, со множеством технических трудностей, но закончилась в общем-то благополучно. Заменили два клапана в сердце и наложили два шунта на венечные артерии. Пациент проснулся, сердечная деятельность была относительно стабильной. Однако клинически определялся инсульт. Одна половина тела была практически обездвиженной. В связи с этим он находился в отделении реанимации около двух недель. Сделать компьютерную томографию головного мозга в то время не представлялось возможным, потому что аппарат находился в другом корпусе, а транспортировать пациента было рискованно. Несмотря на все наши усилия, больной скончался. На вскрытии нашли огромную кисту (не опухоль, а доброкачественную кисту) почки, а в голове не было никаких признаков поражения головного мозга! Откуда же взялась клиника инсульта, которая в итоге и привела пациента к гибели?

Пациент, с его слов, жил один, однако в клинике его постоянно навещала женщина лет пятидесяти, которая представилась гражданской женой профессора. После его смерти она рассказала, что за те дни, которые он попросил на утряску своих бытовых проблем, профессор переписал на нее квартиру и все свое имущество. Но меня потрясло не это. Утром, уезжая на операцию, он достал из шкафа и поставил на стол все свои бутылки со спиртным. На вопрос жены, зачем он это делает, ответил: «А что ты будешь выставлять на мои поминки?» То есть человек осознанно шел умирать. Когда ему не дали это сделать на операции, он продолжал стремиться не туда, куда следует, и в итоге своего достиг. Если бы я знал о таком настрое человека, то не стал бы его оперировать. Еще в молодости я заметил, что панический страх операции всегда завершается плохим исходом. Не страх вообще (это нормально), а именно панический. Снова мистика.

Наконец, третий, но не такой мрачный случай, оставшийся мне непонятным. Как-то довелось оперировать молодого парня 23 лет. В раннем детстве его уже оперировали по поводу врожденного порока, а теперь ему надо было заменить аортальный клапан. Ничего необычного, кроме повторного доступа к сердцу. Операция прошла быстро и гладко. Парня перевезли в палату реанимации, где он должен был через пару часов проснуться. Однако этого не произошло. Гемодинамика была стабильная, все органы функционировали хорошо, и мы решили, что это следовые реакции на наркоз – не все же реагируют на него одинаково.

Утром видим ту же картину: все нормально, но пациент не просыпается. Проходит второй день, третий, четвертый, а парень остается без сознания. Внешне все выглядит так, как будто спит. Сердце бьется, легкие и почки работают, стул есть, а сознания нет. Отец – из дагестанского города Дербента, где жили и мои предки. Видимся с ним каждый день, но я ничего толком не могу ему объяснить. У него уже паника, особенно во время разговоров по телефону с женой. Самое сложное в жизни хирурга – общение с родственниками пациентов, когда возникают осложнения или, не дай бог, летальный исход. Деваться некуда, продолжаю общаться с отцом пациента каждый день, хотя сам ничего понять не могу. В такой ситуации задача врачей простая – поддерживать жизненные функции и обеспечивать хороший уход. Неизвестно, что важнее.

Через 7 дней часа в 4 утра мне звонит дежурный врач и говорит, что начались нарушения ритма и пациент может не дожить до утра. Приезжаю, смотрю. Пациент все так же спит. Продолжается искусственная вентиляция легких, но все как обычно. Утром, часов в девять, иду на плановую операцию. Выхожу из операционной – и сразу же в отделение реанимации. Захожу и не верю своим глазам: мой пациент как ни в чем не бывало лежит и читает газету. Дышит самостоятельно, выглядит отдохнувшим и выспавшимся, весело отвечает на мои вопросы. До сих пор не знаю, что это было. Я встречал его через пару лет в Дербенте. Живет нормальной жизнью, только любит погонять на машине, не соблюдая скоростной режим.

Есть ли ангелы-хранители? Никогда не верил в подобную, как мне казалось, ерунду. До конца не верю и сейчас. Но что-то в жизни есть, уберегающее нас от опасности или от больших неприятностей. И пациентов, и хирургов.

Первый раз я задумался об этом, естественно, столкнувшись с некими проблемами по работе. Однажды мне довелось оперировать пациента, которому за несколько лет до того уже сделали пластику митрального клапана из доступа с продольным распилом грудины. После этого «отремонтированный» клапан функционировал хорошо, но «развалились» два других – аортальный и трехстворчатый. Пациент поступил в весьма тяжелом состоянии. Я взял его на стол. А в это время в Питере проходил какой-то съезд, в котором, по указанию Ю. Л. Шевченко, участвовали почти все сотрудники кафедры. Я с трудом нашел двух ассистентов, но, зная их уровень, понимал, что буквально все придется делать самому. На этой операции, длившейся около 8 часов, я как минимум трижды мог потерять пациента. Но бог меня уберег (или ангел-хранитель). Все началось с выбора доступа. Я сделал разрез не по старому рубцу вдоль грудины, а через правую половину грудной клетки. Как оказалось, это спасло пациента (и меня) от смертельного кровотечения, потому что сердце приросло к грудине с задней ее стороны и при повторном распиле я неминуемо повредил бы правый желудочек. Ушить такую рану при не подключенном еще аппарате искусственного кровообращения практически невозможно. Не буду описывать технические детали операции. Три раза я был на грани катастрофы, но каждый раз меня что-то останавливало. Когда около 8 часов вечера пациента перевезли в реанимацию, у меня уже не оставалось никаких сил. Я все бросил и уехал домой, где упал на кровать и полностью отключился. Первый и единственный раз в жизни, уезжая, сказал в реанимации, что мне не звонить ни при каких обстоятельствах. В конце концов, я не единственный кардиохирург в клинике. Сил не было никаких, эмоций тем более. Утром приехал пораньше, ожидая увидеть печальную картину или услышать известие о смерти пациента. К моему большому удивлению, парень оказался в полном сознании, весел и даже уже успел позвонить жене (тогда еще не было мобильных телефонов, но обычный аппарат оказался прямо рядом с его койкой), отдав ей распоряжение «привезти девочкам-медсестрам шоколадки». Позже, анализируя эту ситуацию, я впервые подумал об ангеле-хранителе, хотя и с изрядной долей скепсиса.