Стареть, не старея. О жизненной активности и старении - Рюди Вестендорп Страница 25

Вначале исходили из того, что средняя ожидаемая продолжительность жизни может увеличиваться только из-за уменьшения детской смертности. Так оно и было, с этого и начиналось. Если бы все родившиеся дети оставались в живых, инфекционные болезни вроде туберкуле­за отступили бы, но при этом ничто не препятствовало бы процессу старения, средняя ожидаемая продолжительность жизни увеличилась бы до 65–70 лет. Однако после 1950 года в наиболее развитых странах резко снизился риск смерти в пожилом и преклонном возрасте, и это объясняет, почему ожидаемая продолжительность жизни продолжает расти и — что поразительно — в том же темпе: каждые десять лет она увеличивается на два-три года. Снижение риска смерти в преклонном возрасте непосредственно связано с расширением знаний о заболеваниях сердечно-сосудистой системы и новыми методами их лечения. Прежде всего снизилась смертность от инфарктов миокарда у людей среднего возраста, затем начали отступать заболевания сосудов брюшной полости и ног в возрасте между 60 и 70 годами. Начинает снижаться число инсультов в пожилом возрасте. Увели­чение ожидаемой продолжительности жизни, однако, не падает с неба. Для этого нужны денежные затраты, научные исследования, адекватность социальной структуры, совершенствование здравоохранения и инновации.

Несмотря на перечисленные выше факторы, нередко вмешиваются еще и «классические» причины, вследствие чего ожидаемая продолжительность жизни в определенной стране или регионе не увеличивается или даже снижается. Цунами, вызвавшее аварию на АЭС Фукусима в 2011 году, временно отбросило Японию с первого места, поскольку эта ужасная климатологическая катастрофа привела к многочисленным жертвам. Периодически повторяющийся голод в Северной Корее сокращает ожидаемую продолжительность жизни. Разразившаяся в 2011 году гражданская война в Сирии также приводит к снижению ожидаемой продолжительности жизни. Из-за широкого распространения ВИЧ-инфекции ожидаемая продолжительность жизни во многих странах Африки едва достигает 40 лет. Климатические условия, снабжение продуктами питания, дезинтеграция общества и заразные болезни остаются и в наше время важными фактора­ми, влияющими на ожидаемую продолжительность жизни, но в отличие от прошлого они уже не являются доминирующими.

Мне регулярно задают вопрос, как будет меняться в дальнейшем ожидаемая продолжительность жизни. Порой в вопросе сквозит недоверие, а то и нотка цинизма, как, например, в связи с моим высказыванием, что первый человек, которому суждено дожить до 135 лет, уже появился на свет.

«Наилучшая оценка для будущего исходит из достиже­ний прошлого, — говорю я тогда. — В следующие десять лет прибавьте два-три года к сегодняшней средней ожидаемой продолжительности жизни».

На что следует вопрос: «А потом?»

«А потом прибавьте еще два-три года», — отвечаю я. Эти слова часто вызывают удивление, а то и негодование.

«Но не могут же люди нескончаемо становиться все более и более старыми?» — с возмущением восклицает кто-нибудь из присутствующих. Подобная реакция говорит о том, что люди не хотят смотреть в глаза фактам. Возможно, потому, что многие испытывают страх перед собственной старостью.

К сказанному я настойчиво добавляю, что старение вовсе не неизбежно, умирание не заложено в нашей ДНК, и поэтому мы можем становиться все более старыми. Большей частью мне не удается убедить моих собеседников в том, что естественный отбор действует лишь в нача­ле, а не в конце жизни. Нередко на том разговор и заканчивается.

Поэтому, как правило, я прибегаю не к аргументам, опирающимся на эволюцию, а продолжаю разговор так: «Между прочим, раньше часто высказывали предположения о том, каков может быть потолок, и в оценках всякий раз попадали впросак. Расчеты были очень уж консервативными. Посмотрите на цифры. Каждые десять лет — лишние два-три года. Вот какова реалистическая оценка».

Если довод срабатывает, я делаю следующий шаг: «Помимо консервативных и реалистических оценок, есть еще и оптимистические прогнозы. Мои коллеги-иссле­дователи, вроде Обри де Грея, полагают, что ожидаемая продолжительность жизни, благодаря техническим достижениям, может вырасти еще больше. Если бы, исполь­зуя расширившиеся возможности медицины, мы вовремя восстанавливали и заменяли клетки, ткани и органы, тем самым избегая остаточных повреждений нашего организма, то уже сейчас мог бы родиться первый человек, который доживет до тысячи лет».

«Но почему же люди не живут бесконечно?» — спрашивают тогда.

И я объясняю: «Старению можно препятствовать, но это не означает бессмертия. Всегда остается риск умереть: например, вас может сбить машина, когда вы будете переходить улицу».

Мысль о том, что мы смогли бы всякий раз предупреждать остающиеся повреждения, не так уж нелепа. Мы уже давно заменяем износившиеся сердечные клапаны, тазобедренные суставы, помутневшие хрусталики, почки, а иной раз и само сердце. И все же подобная мысль слишком оптимистична. В будущем медико-технические прие­мы должны стать гораздо более изощренными.

Часто разговор продолжается.

«А моя дочь? Она родилась в 2000 году. Что с ней будет?»

«Давайте прикинем. По сегодняшним оценкам, ей будет за восемьдесят, но в будущем она будет получать бонус за каждые десять лет, на которые она будет становиться старше. Получается 80 плюс семь раз по два-три года. Округлим до сотни. Можете сказать своей дочери, что она доживет до 100 лет».

«Что? Моя дочь? До 100 лет?!» Реакция — типичная для непонимания и сопротивления, которые вызывает у людей растущая ожидаемая продолжительность жизни.

«Конечно, ей нужно держаться подальше от всех этих безумных вещей, — добавляю я. — Держите ее подальше от секса, наркотиков, рок-н-ролла. Ведь поскольку продолжительность жизни величина относительная, то на своем жизненном пути многое можно испортить».