Мастер и Маргарита - Михаил Булгаков Страница 95

– Я полагаю, что когорта молниеносного может уйти, – ответилгость и прибавил: – Хорошо бы было, если бы на прощание она продефилировала погороду.

– Очень хорошая мысль, – одобрил прокуратор, – послезавтра яее отпущу и сам уеду, и – клянусь вам пиром двенадцати богов, ларами клянусь –я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня.

– Прокуратор не любит Ершалаима? – добродушно спросил гость.

– Помилосердствуйте, – улыбаясь, воскликнул прокуратор, –нет более безнадежного места на земле. Я не говорю уже о природе! Я бываю боленвсякий раз, как мне приходится сюда приезжать. Но это бы еще полгоря. Но этипраздники – маги, чародеи, волшебники, эти стаи богомольцев... Фанатики,фанатики! Чего стоил один этот мессия, которого они вдруг стали ожидать в этомгоду! Каждую минуту только и ждешь, что придется быть свидетелем неприятнейшегокровопролития. Все время тасовать войска, читать доносы и ябеды, из которых ктому же половина написана на тебя самого! Согласитесь, что это скучно. О, еслибы не императорская служба!..

– Да, праздники здесь трудные, – согласился гость.

– От всей души желаю, чтобы они скорее кончились, –энергично добавил Пилат. – Я получу возможность наконец вернуться в Кесарию.Верите ли, это бредовое сооружение Ирода, – прокуратор махнул рукою вдольколоннады, так что стало ясно, что он говорит о дворце, – положительно сводитменя с ума. Я не могу ночевать в нем. Мир не знал более странной архитектуры.Да, но вернемся к делам. Прежде всего, этот проклятый Вар-равван вас нетревожит?

Тут гость и послал свой особенный взгляд в щеку прокуратора.Но тот скучающими глазами глядел вдаль, брезгливо сморщившись и созерцая частьгорода, лежащую у его ног и угасающую в предвечерье. Угас и взгляд гостя, ивеки его опустились.

– Надо думать, что Вар-равван стал теперь безопасен, какягненок, – заговорил гость, и морщинки появились на круглом лице. – Емунеудобно бунтовать теперь.

– Слишком знаменит? – спросил Пилат, усмехнувшись.

– Прокуратор, как всегда, тонко понимает вопрос!

– Но, во всяком случае, – озабоченно заметил прокуратор, итонкий, длинный палец с черным камнем перстня поднялся вверх, – надо будет...

– О, прокуратор может быть уверен в том, что, пока я вИудее, Вар не сделает ни шагу без того, чтобы за ним не шли по пятам.

– Теперь я спокоен, как, впрочем, и всегда спокоен, когда выздесь.

– Прокуратор слишком добр!

– А теперь прошу сообщить мне о казни, – сказал прокуратор.

– Что именно интересует прокуратора?

– Не было ли со стороны толпы попыток выражения возмущения?Это главное, конечно.

– Никаких, – ответил гость.

– Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?

– Прокуратор может быть уверен в этом.

– А скажите... напиток им давали перед повешением на столбы?

– Да. Но он, – тут гость закрыл глаза, – отказался еговыпить.

– Кто именно? – спросил Пилат.

– Простите, игемон! – воскликнул гость, – я не назвал?Га-Ноцри.

– Безумец! – сказал Пилат, почему-то гримасничая. Под левымглазом у него задергалась жилка, – умирать от ожогов солнца! Зачем жеотказываться от того, что предлагается по закону? В каких выражениях онотказался?

– Он сказал, – опять закрывая глаза, ответил гость, – чтоблагодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь.

– Кого? – глухо спросил Пилат.

– Этого он, игемон, не сказал.

– Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствиисолдат?

– Нет, игемон, он не был многословен на этот раз.Единственное, что он сказал, это, что в числе человеческих пороков одним изсамых главных он считает трусость.

– К чему это было сказано? – услышал гость внезапнотреснувший голос.

– Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно, как,впрочем, и всегда.

– В чем странность?

– Он все время пытался заглянуть в глаза то одному, тодругому из окружающих и все время улыбался какой-то растерянной улыбкой.

– Больше ничего? – спросил хриплый голос.

– Больше ничего.

Прокуратор стукнул чашей, наливая себе вина. Осушив ее досамого дна, он заговорил:

– Дело заключается в следующем: хотя мы и не можемобнаружить – в данное время, по крайней мере, – каких-либо его поклонников илипоследователей, тем не менее ручаться, что их совсем нет, нельзя.

Гость внимательно слушал, наклонив голову.

– И вот, во избежание каких-нибудь сюрпризов, – продолжалпрокуратор, – я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица землитела всех трех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о нихбольше не было ни слуху ни духу.

– Слушаю, игемон, – сказал гость и встал, говоря: – Ввидусложности и ответственности дела разрешите мне ехать немедленно.

– Нет, присядьте еще, – сказал Пилат, жестом останавливаясвоего гостя, – есть еще два вопроса. Второй – ваши громадные заслуги натруднейшей работе в должности заведующего тайной службой при прокураторе Иудеидают мне приятную возможность доложить об этом в Риме.

Тут лицо гостя порозовело, он встал и поклонилсяпрокуратору, говоря:

– Я лишь исполняю свой долг на императорской службе!

– Но я хотел бы просить вас, – продолжал игемон, – если вампредложат перевод отсюда с повышением, отказаться от него и остаться здесь. Мнени за что не хотелось бы расстаться с вами. Пусть вас наградят каким-нибудьиным способом.

– Я счастлив служить под вашим начальством, игемон.

– Мне это очень приятно. Итак, третий вопрос. Касаетсяэтого, как его... Иуды из Кириафа.

Тут гость и послал прокуратору свой взгляд и тотчас, какполагается, угасил его.

– Говорят, что он, – понижая голос, продолжал прокуратор, –деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумногофилософа.

– Получит, – тихонько поправил Пилата начальник тайнойслужбы.

– А велика ли сумма?

– Этого никто не может знать, игемон.