Пьер, или Двусмысленности - Герман Мелвилл Страница 9

– Будешь ты теперь бояться, что они убегут, Люси? – спросил Пьер, поворачиваясь к ней.

– Только немножко, Пьер. Прекрасные ребята! Боже, Пьер, они сделали тебя офицером – взгляни! – И Люси указала на два клочка пены, кои лежали на его плечах, словно эполеты. – Я вновь говорю: брависсимо! Я назвала тебя своим солдатом, когда мы расстались этим утром у моего окна, и вот тебя повысили.

– Очень лестная ремарка, Люси. Но смотри, ты не похвалила их мундиры. Они носят не что иное, как лучший генуэзский бархат, Люси. Взгляни! Ты видела когда-нибудь еще таких же холеных лошадей?

– Никогда!

– Тогда что ты скажешь, если они будут моими шаферами, Люси? Славные шаферы из них выйдут, ручаюсь. Им вплетут сто ярдов белых лент в гривы и хвосты; и когда они повезут нас в церковь, то станут весь путь рассыпать изо рта клочки белого кружева, как они это проделали сейчас, со мной. Я сделаю их шаферами, ей-богу, Люси. Легкокрылые орлы! Игривые псы! Герои, Люси. Откажемся от свадебных колокольчиков – пусть они заливаются ржанием для нас, Люси; нам следует обвенчаться под тот свадебный марш, который исполнят нам эти кроткие, как Иов, взмыленные кони, Люси. Послушай-ка! Они заливаются ржанием, стоит только завести об этом речь.

– Отвечают ржанием на твои поэтические бредни, Пьер. Скорее, давай уже выедем наконец. Итак, шаль, зонтик от солнца, корзина: почему ты от них глаз не можешь отвести?

– Я размышлял, Люси, о том плачевном состоянии, в коем сейчас пребываю. И шести месяцев не прошло с тех пор, как я видел одного несчастного помолвленного малого, своего старого приятеля, у которого были долгие прогулки со своей Люси Тартан, он нес узлы и корзины в каждой руке, и я говорил себе: «Только полюбуйтесь на этого вьючного осла – бедолага, он влюблен». И взгляни на меня сейчас! Ну что ж, говорят, жизнь есть бремя – так почему бы не нести его с бодростью? Но смотри, Люси, я собираюсь сделать заявление по всей форме и всерьез протестовать, прежде чем наши дела зайдут дальше. Когда мы обвенчаемся, я не возьмусь нести ни один узел, пока не возникнет в том крайняя нужда, и более того, когда какая-то юная леди из наших знакомых появится на горизонте, я не желаю напрасно задерживаться и заново навьючивать на себя все узлы им в назидание.

– Теперь я по-настоящему на тебя сержусь, Пьер, – впервые слышу из твоих уст такие злобные двусмысленные выпады. Где ты видишь вокруг хоть одну мою знакомую юную леди, ну, отвечай?

– Шестеро из них – прямо там, – сказал Пьер. – Но они скрываются за занавесками. Никогда не доверял пустынности ваших деревенских улиц, Люси. Меткие стрелки притаились за каждым забором, Люси.

– Молю тебя, дорогой Пьер, давай уже поедем!

II

Между тем, пока Пьер и Люси проезжают под сенью вязов, позвольте поведать вам о том, кто же была Люси Тартан. Нет нужды говорить, что она красавица, поскольку темнокудрый и румяный юноша, такой как Пьер Глендиннинг, редко влюбляется не в красавицу. Во всех грядущих эпохах им суждено быть – так же как в наши дни, так же как и в седую древность – красивыми мужчинами и обворожительными женщинами; и может ли иначе быть, если еще исстари повелось, что красавцы женятся на красавицах!

Но хотя благодаря известным стараниям матери-природы на земле всегда есть красивые женщины, свет еще не видел другой Люси Тартан. Ее щечки были нежнейшие, тона крови с молоком, молочного было больше. Ее глаза казались небесными звездами, принесенными на землю неведомым богом; ее волосы – кудрями Данаи, сияющими после золотого дождя Юпитера; ее зубки – жемчугами с берегов Персидского залива.

Обратим пристальный взор на тех, кто устало плетется, сбив себе ноги на тернистом жизненном пути и на ком тяжкий труд и бедность оставили свою уродливую печать; если такому бедняку случится увидеть когда-нибудь прекрасную и милосердную дочь богов, коя, спустившись с заоблачных высот красоты и богатства, пройдет мимо него легким шагом, сияя от счастья и гордая благополучием, как он будет поражен, что в мире, преисполненном зла и стольких страданий, есть еще место этой сияющей грезе из рая. Ибо любая красивая женщина чувствует себя гостьей из дальних краев. Другие особы женского пола всегда рады назвать ее чужестранкой. Женский рой неотступно наблюдает за дивной красавицей, стоит ей переступить порог, словно за птицей фениксом, что влетела к ним в окно. Что ни говорите, их зависть, как и любая, не что иное, как послед неприкрытого восхищения. Разве мужчины завидуют богам? И разве женщины завидуют богиням? Красавица рождается королевой, царящей равно над мужчинами и женщинами, как Мэри Стюарт была королевой для любого шотландца, будь то мужчина или женщина. Все человечество – ее шотландцы; верные ей кланы исчисляются нациями. Истинный джентльмен из Кентукки охотно отдаст жизнь за красавицу из Индостана, даже если он никогда ее не видел. Да, его сердце изойдет кровью ради нее, и он отправится к Плутону, чтобы она смогла подняться на Небеса. Он скорее примет ислам, чем отречется от своей верности, коя присуща всем джентльменам с той поры, как их Великий Мастер, Адам, склонил колено перед Евой.

Невзрачная королева Испании не пожинает и половины тех лавров, что выпадают на долю хорошенькой модистки. Ее солдаты могут разбивать чьи-то головы, но Ее Величество не может разбить ничье сердце, а хорошенькая модистка может носить мириады покоренных сердец, как ожерелье из драгоценных каменьев. Несомненно, благодаря красоте взошла на трон первая королева. Если когда-нибудь вновь встанет вопрос о престолонаследии Германской империи и один жалкий горе-адвокат будет защищать интересы любой несравненной красавицы, что первой попадется ему на глаза, она будет единогласно избрана императрицей Священной Римской империи германской нации, то есть в том случае, если все немцы обратились бы в правдивых, чистосердечных и благородных джентльменов, способных принять для себя столь великую честь.

Это вздор – говорить о Франции как о родине всеобщей галантности. Разве нет у этих язычников-франков их Салического закона? ^[24] Трем самым обворожительным созданиям – бессмертным цветам дома Валуа – было отказано во французском троне из-за этого бесславного обычая. Франция! Где миллионы католиков все еще чтут Деву Марию, Царицу Небесную и на протяжении десяти поколений отказываются снять шляпу и склониться перед множеством ангелоподобных Марий, законных владычиц Франции. Вот где кроется причина мировой войны. Только взгляните, с какой подлостью народы – точно так же, как иные мужи, – прибирают к рукам и носят самое лучшее звание, не вызывая ни у кого возражений, пусть даже получили его вовсе без всяких заслуг. Американцы, а не французы – вот кто образец галантности для всего мира. Наш Салический закон предписывает воздавать должное всем без исключения красавицам. Малейшая их прихоть весомее всех человеческих законов, писаных и неписаных. Если вы купили лучшее место в карете после того, как потолковали с доктором о жизни и смерти, то вы с готовностью откажетесь от этого самого места и захромаете прочь пешком, стоит путешествующей красавице шевельнуть пальчиком у дверей на постоялом дворе.