Найденыш - Шарлотта Бронте Страница 9

— Я читал его труды, милорд, и могу засвидетельствовать истинность ваших слов. А что это за мартышка, феерически разряженная в розовый и белый шелк, которая сейчас подошла к капитану и безуспешно пытается привлечь его внимание своими нелепыми ужимками?

— Увы, должен сказать, что эта мартышка называет себя моим братом. Не смотрите в ту сторону, ибо я стыжусь его кривляний. Поглядите лучше на плотного невысокого старика, который только что вошел в зал и хриплым голосом потребовал бренди. Платье на нем самое худое, а руки, лишенные перчаток, заметно уступают женским в гладкости и белизне. Гляньте, как бесцеремонно он согнал юных хлыщей с оттоманки и плюхнулся на их место. А теперь он сплюнул табачную жвачку на расшитый галуном мундир лорда Селби и велит тому идти своей дорогой, а не возмущаться. Это полковник Счастл, и в его фамилии заключена краткая биография, ибо еще никто от начала времен не бывал так счастлив в деньгах. Подобно многим скоробогачам, он любит похваляться своей мошной: видите, засунул руки в карманы панталон и бренчит монетами — без сомнения, эта музыка для него вполне искупает презрение аристократов, которые, собравшись в кружок, возмущенно его лорнируют. Несмотря на этот изъян, он честный и уважаемый подданный, защитник существующих институций и непримиримый враг всяких поспешных нововведений. Но погодите! Вот мой достойный друг Бутон ^[17] беседует с антикваром Джоном Гиффордом. Присмотритесь получше к этой парочке истинных оригиналов. Бад упитанный, с брюшком, любитель застолий и кладезь премудрости, эпикуреец и книгочей, воин и полиглот. Нос его красен от обильных возлияний, лоб изборожден следами глубоких, частых и по большей части никому не понятных раздумий. Гиффорд, напротив, усохший, изжелта-бледный. «Собиратель древностей» — словно написано у него на лбу; по тусклому блеску моргающих глазок сразу можно узнать книжного червя. Обратите внимание, как презрительно он вертит в руках великолепную щербетницу — наверняка мысленно сопоставляет с каким-нибудь умывальным тазом, ровесником Мафусаила, который хранится у него дома, и золоченый фарфор проигрывает в сравнении с рассохшейся глиной!

— Это и впрямь уникальные образчики ученого племени, но ваша светлость еще ничего не сказали о двух джентльменах, кои прогуливаются отдельно от всех перед восточным окном. Один из них то и дело злобно косит в нашу сторону.

— А! Их-то я еще не заметил! Они составляют разительный контраст.

— Да. Один высок и изящен, с вьющимися золотистыми локонами и карими глазами; лицо чрезмерно красиво, хотя выражение его крайне неприятно. Другого, сдается, старушка-природа сотворила, будучи не в духе. Как уродливы его крупные, массивные черты, огромная щетинистая голова, зеленые демонические глаза, непропорционально широкое туловище, длинные руки и короткие кривые ноги! Кто это такие, скажите на милость?

— О, мой дорогой друг, это нежная парочка демонов во плоти, сиречь Александр Шельма, лорд Эллрингтон, и его закадычный приятель Гектор Матиас Мирабо Монморанси ^[18].

Сидни вскочил на ноги.

— Неужто, — вскричал он, — я вижу тех самых негодяев, которые стремятся залить Африку кровью ее сынов? О, милорд, когда я смогу сказать им в лицо, как ненавистны мне их деяния, когда смогу сойтись с ними врукопашную?

— Завтра вечером, — тихо ответил маркиз. — Только сядьте, Нед, и говорите осторожнее. Ваши слова привлекли всеобщее внимание.

Сидни опустился на диван в некотором смущении, ибо заметил, что все лица и впрямь обращены к ним. Шельма и Монморанси замедлили шаг и посмотрели в их сторону, затем выразительно переглянулись и вскорости после этого вышли из Ротонды. Теперь разные люди начали собираться вокруг Сидни и его патрона. Те, поняв, что больше не смогут разговаривать без помех, довольно скоро выбрались из кружка любопытствующих и тоже покинули зал. Эдвард возвратился к себе в номера, а маркиз, напомнив, что завтра у него первая речь в парламенте, направился к леди Джулии, которая, как выяснилось, поджидала его с большим нетерпением. Они сели в коляску, стоящую у дверей отеля, и через две минуты исчезли из виду.