Отбой на заре. Эхо века джаза (сборник) - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 9

Он засунул письмо в конверт. В пустынный читальный зал, где он сидел, вошел щуплый маленький мальчик и остановился, пристально на него посмотрев.

– Привет, – нахмурившись, сказал Бэзил.

– А я тебя искал, – медленно и неприязненно произнес мальчик. – Везде искал – и в твоей комнате, и в спортивном зале; мне сказали, что ты, наверное, где-то здесь ошиваешься.

– Чего тебе надо? – спросил Бэзил.

– Полегче, генеральчик!

Бэзил вскочил. Мальчик сделал шаг назад.

– Ну, давай тресни меня! – нервно защебетал он. – Давай тресни – я же на голову тебя ниже… Генеральчик!

Бэзил поморщился:

– Еще раз так меня назовешь – получишь!

– Нет, не получу! Брик Уэйлс сказал, что если ты еще хоть пальцем кого-нибудь из нас тронешь…

– Да я к вам даже никогда не подходил!

– А разве не ты однажды за нами погнался и разве не Брик Уэйлс…

– Ох, да что тебе от меня надо? – в отчаянии воскликнул Бэзил.

– Тебя вызывает доктор Бэкон! Меня послали за тобой, и кто-то сказал, что ты, наверное, где-то здесь ошиваешься…

Бэзил сунул письмо в карман и вышел из читального зала – а мальчишка до самой двери провожал его бранью. Бэзил пересек длинный коридор, где стоял сырой запах, похожий на затхлый запах жженого сахара, который всегда чувствуется в школах для мальчиков, поднялся по лестнице и постучался в самую обыкновенную – но при этом такую страшную! – дверь.

Доктор Бэкон сидел за столом. Это был симпатичный рыжий священник епископальной церкви, лет пятидесяти. Когда-то он был искренне заинтересован в успехах и проблемах ребят, но под влиянием суетливого цинизма этот интерес уже давно почти угас – эта проблема, словно зеленая плесень, всегда рано или поздно появляется у всех директоров школ. Перед тем как Бэзилу было предложено сесть, была произведена определенная подготовка: из ниоткуда за черный шнурок было извлечено пенсне в золотой оправе; затем пенсне было наведено на Бэзила, словно его обладатель желал удостовериться, что перед ним не какой-нибудь самозванец; лежавшие на столе бумаги были нервно перетасованы, словно колода карт, но не для того, чтобы что-то найти, а просто так.

– Сегодня утром я получил письмо от твоей матери, м-м-м… Бэзил… – То, что его назвали по имени, Бэзила изумило. В школе его называли не иначе, как генеральчик или Ли. – Она считает, что у тебя плохие отметки. Сдается мне, что семья отправила тебя сюда учиться, принеся… м-м-м… определенные жертвы… И поэтому она рассчитывает…

Душа Бэзила корчилась от стыда, но муки были вызваны не плохими оценками, а столь прямо упомянутой финансовой несостоятельностью. Он отлично знал, что он – один из самых бедных учеников в школе для богатых детей.

Возможно, некое давно уснувшее чувство доктора Бэкона вдруг проснулось и подсказало ему, что Бэзилу сейчас не по себе; он еще раз полистал бумаги и продолжил более мягким тоном:

– Но сегодня я вызвал тебя отнюдь не по этому поводу. Неделю назад ты попросил разрешения съездить в субботу в Нью-Йорк, на театральное представление. Мистер Дэйвис сообщил мне, что практически впервые с начала учебного года завтрашний выходной день ты проведешь без наказаний.

– Так и есть, сэр.

– Ты плохо себя ведешь. Тем не менее я бы позволил тебе съездить в Нью-Йорк, если бы это можно было организовать. К сожалению, в эту субботу у нас нет свободных сопровождающих.

Бэзил разинул рот.

– Но я… Но, доктор Бэкон, я слышал, что уже собрано целых две группы. Разве мне нельзя поехать с одной из них?

Доктор Бэкон очень быстро просмотрел свои бумаги:

– К сожалению, одна группа состоит из ребят постарше тебя, а вторая группа организовала поездку заранее, несколько недель назад.

– А нельзя ли мне поехать с группой, которая идет на «Квакершу» и с которой едет мистер Данн?

– Именно об этой группе я и говорю. Они уже обо всем договорились и купили билеты.

Бэзил все понял. Взглянув ему в глаза, доктор Бэкон торопливо продолжил:

– Похоже, что есть лишь одно-единственное решение. Само собой разумеется, что в группе должно быть несколько человек, чтобы можно было разделить на всех расходы на сопровождающего. Если ты сможешь найти еще двух ребят, которые с тобой поедут, и до пяти вечера сообщишь мне их имена, я отправлю с вами мистера Руни.

– Благодарю вас! – сказал Бэзил.

Доктор Бэкон колебался. Под налетом застарелого цинизма зашевелился инстинкт, требовавший от него попытаться разобраться получше в этом необычном ребенке, чтобы понять, что превратило его в школе в предмет всеобщей ненависти? Среди учеников и преподавателей, кажется, существовала некая из ряда вон выходящая враждебность по отношению к Бэзилу, и хотя доктору Бэкону приходилось иметь дело с самыми разными пороками школьников, ему никак не удавалось докопаться до причины этой ненависти – ни самостоятельно, ни даже с помощью пользовавшихся его доверием информаторов из шестого класса. Видимо, причина была не одна, а сразу несколько; скорее всего, это было какое-то неуловимое личное качество. И все же он помнил, что поначалу Бэзил произвел на него на редкость благоприятное впечатление.

Он вздохнул. Иногда такие вещи проходят сами по себе. И он был не из тех, кто станет неуклюже торопить события.

– Очень надеюсь, Бэзил, что в следующем месяце мы сможем отправить домой более благоприятный отчет о твоей учебе.

– Да, сэр.

Бэзил быстро побежал вниз, в комнату отдыха. Была среда, и большинство ребят уже ушли в соседний городок Истчестер, куда Бэзилу, который все еще считался наказанным, ходить запрещалось. Оглядев тех, кто пока оставался у бильярдных столов и у школьного фортепьяно, он понял, что ему будет трудновато найти хоть кого-нибудь для этой поездки. Потому что Бэзил прекрасно знал, что он был самым непопулярным мальчиком в школе.

Началось все почти сразу, не прошло и двух недель после его приезда. Однажды младшие школьники окружили его толпой и принялись дразнить генеральчиком – возможно, их кто-то подговорил. В течение следующей недели ему пришлось дважды драться, и оба раза собравшиеся вокруг были целиком и полностью на стороне его противников. Вскоре после этого, когда он, толкаясь и пихаясь, торопился, как и все остальные, первым попасть в столовую, капитан школьной футбольной команды Карвер развернулся, схватил его за шею и, удерживая в таком положении, грубо при всех отчитал. Когда, ничего не подозревая, он подошел к собравшимся у фортепьяно, то ему сказали: «Иди отсюда! Нечего тебе здесь делать!»

Через месяц он осознал всю меру своей непопулярности. Это привело его в ужас. Однажды после особенно болезненного унижения он убежал к себе в комнату и разрыдался. Он попробовал было на некоторое время исчезнуть из поля зрения остальных, но и это не помогло. Его стали обвинять в том, что он шныряет то тут, то там, самым гадким образом что-то вынюхивая. Ошеломленный и жалкий, он глядел на себя в зеркало, пытаясь обнаружить там загадочную причину всеобщей неприязни – может, им не нравилось что-то в выражении его лица? Может, дело было в его улыбке?