Приют Грез - Эрих Мария Ремарк Страница 8

- А злым мальчишкам надо всыпать розог - верно, дядя Фриц?

- Успокойтесь же! - попытался урезонить их Фриц.

- Эту противную привычку насмешничать он перенял у отвратительного Эрнста. Раньше он был совсем другой!

- Еще противнее?

- Нет, приятнее!

- Но быть «приятным» в глазах маленькой девочки вовсе не составляет цели моей жизни!

- Ты - неотесанный варвар!

- А ты - молодая дама.

- Да, я дама…

К сожалению, в короткой юбке и с косичками.

- Дядя Фриц, помоги же мне! Вышвырни его отсюда!

- Но ведь он говорит чистую правду, Паульхен.

- Так ты еще и берешь его сторону?

- Нет, но ведь он делает тебе комплименты. Ты только вслушайся как следует. Молодая дама с косичками и пышной челкой - это же прелесть что такое!

- Так-то оно так… Но… - Паула в задумчивости сунула палец в рот. - Фрид, ты это хотел сказать?

- Конечно.

- Ну, тогда давай помиримся. Дядя Фриц, у меня будет новое платье. Мама сказала, что ты поможешь нам выбрать материю. Согласен?

- Безусловно. Тебе нравится васильковый цвет?

- Васильковое у меня уже есть.

- Тогда - белый шелк…

- О, белое…

- Ну. тогда тончайший батик на черном шелковом чехл е - и совершенно необычайный фасон. Рукава в виде крыльев бабочки и так далее. Я нарисую.

- О да, о да…

- Vanitas vanitatum [7]- вздохнул Фрид. - Чем была бы женщина без платьев…

- А мы и так бываем без платьев - на пляже…

- Опять туда собираетесь, дети мои?

- Да, дядя Фриц, уже совсем тепло.

- Вот и прекрасно! Солнце делает чистыми и тело и душу.

- До свиданья, дядя Фриц.

- Побудьте со мной еще немного, детки.

- Нет, тебе же нужно работать. До свиданья… До свиданья…

И Паула, пританцовывая, выскочила за дверь.

- Наш местный смерч! - промолвил Фриц. - Нынче Общество красивых национальных традиций устраивает вечер старинных хороводов. Сходите туда.

- Хорошо! До свидания, Фриц.

Фрид широким шагом пустился вдогонку Пауле.

В комнате воцарилась тишина.

Солнце светило в маленькое окошко в крыше и рисовало на полу золотистые крендели. Фриц набил табаком трубку. Потом поставил на стол металлическую пепельницу тонкой чеканки, похожую на греческую чашу, раскурил трубку и стал глядеть сквозь голубые кольца дыма.

В тот прощальный вечер они с Лу пили пурпурное вино из этой мерцающей чаши, потому что у него не было бокалов, - да они в них и не нуждались, когда Лу по дороге в церковь на церемонию обручения еще раз забежала к нему, обняла его и зарыдала: «Я не могу… Не могу, любимый…»

Тут и у Фрица из глаз полились слезы, и он выдавил:

«Оставайся… Оставайся со мной…»

Тем не менее они расстались - пришлось расстаться.

В тот вечер, переполненные чувствами от этой прощальной встречи, они подняли золотистую чашу с искрящимся вином к звездам и прокричали им о своей любви и своей боли.

Фриц отложил трубку в сторону и пошел в мастерскую. Вытащив подрамник с холстом, он начал писать. Час проходил за часом - Фриц ничего не слышал, так погружен был в свою работу. Наконец сгустившиеся сумерки вынудили его отложить кисть. Он провел ладонью по лбу и оглядел сделанное. Потом с довольным видом отодвинул мольберт, насвистывая, взял трость и шляпу и вышел на вечернюю улицу.

Каштаны мирно покачивали кронами.

Спустя час Фриц вернулся. Он зажег лампу и принялся просматривать номера журнала «Красота».

За окном на землю медленно опускалась ночь.

Несколько чудесных фотографий обнаженного тела чрезвычайно пришлись ему по вкусу.

Вдруг в дверь постучали.

Он решил, что это кто-нибудь из его юных друзей.

- Прошу.

На пороге выросла высокая элегантная дама, и чистый дрожащий голос сказал:

- Добрый вечер, господин Шрамм.

Фриц вскочил.

- Сударыня, как я рад…

- Я вам не помешаю?

- Только в том случае, если сразу же захотите уйти.

- Значит, не мешаю. Вы мне столько рассказывали о своем Приюте Грез, что меня разобрало любопытство…

Она сбросила шелковый плащ на руки Фрица и огляделась. А Фриц залюбовался ею. Тонкий шелк мягкими складками ниспадал с ее высокой фигуры. Беломраморная шея гордо вздымалась из глубокого выреза платья, легко поддерживая красивую голову с копной темных волос. На шее поблескивала нитка матового жемчуга.

- Вы ничуть не преувеличили, господин Шрамм, эта комната и впрямь приют грез. Тут так уютно и покойно. Я не выношу бальных залов, залитых светом множества свечей. Так что здесь мне вдвойне приятно.

Фриц пододвинул гостье кресло, и она небрежно опустилась в него.

- Нынче вечером я угощу вас чаем с английскими бисквитами. Только не возражайте! А потом - никаких конфет, зато - представьте себе! - вишни, уже сейчас, в мае. Один друг прислал мне сегодня утром посылку из Италии. Затем выкурим по сигарете. Согласны?

Она кивнула и с удовольствием следила за его приготовлениями.

- У вас здесь все дышит покоем, господин Шрамм. Нынче это большая редкость. Все гонятся за счастьем и золотом, что отнюдь не одно и то же. И тем не менее, в конечном счете, зачастую - одно и то же. Вы нашли свое счастье, господин Шрамм?

- Я не знаю, что такое счастье, особенно если иметь в виду расхожее обывательское понятие: истинное счастье - в довольстве. Это, конечно, верно - но только в среднем. Для нас, людей с чувствительной нервной системой, с особым душевным складом, я бы сказал так: истинное счастье - это мир в душе! Это почти то же самое и все же совсем другое. Довольство может быть просто так, само собой, без борьбы, без особых усилий. И даже большей частью так оно и есть. Мир в душе обретаешь только после борьбы, после жестоких боев и блужданий. Ясное понимание своего «я»…

- Оно есть у вас, господин Шрамм?

- Я сейчас скажу, сударыня, хотя мир в моей душе отнюдь не золотой. Скорее, смутно-фиолетовый, меланхоличный… Но все-таки мир.

- Когда его обретаешь?

- Когда находишь путь к себе.

- Это трудно?

- Это - самое трудное!

Женщина кивнула.

- И требуется еще одно: оставаться верным самому себе.