Братья Карамазовы - Федор Достоевский Страница 8

Старец этот, как я уже объяснил выше, был старец Зосима; нонадо бы здесь сказать несколько слов и о том, что такое вообще «старцы» в нашихмонастырях, и вот жаль, что чувствую себя на этой дороге не довольнокомпетентным и твердым. Попробую, однако, сообщить малыми словами и вповерхностном изложении. И во-первых, люди специальные и компетентныеутверждают, что старцы и старчество появились у нас, по нашим русскиммонастырям, весьма лишь недавно, даже нет и ста лет, тогда как на всемправославном Востоке, особенно на Синае и на Афоне, существуют далеко уже затысячу лет. Утверждают, что существовало старчество и у нас на Руси во временадревнейшие или непременно должно было существовать, но вследствие бедствийРоссии, татарщины, смут, перерыва прежних сношений с Востоком после покоренияКонстантинополя установление это забылось у нас и старцы пресеклись. Возрожденоже оно у нас опять с конца прошлого столетия одним из великих подвижников (какназывают его) Паисием Величковским и учениками его, но и доселе, даже через стопочти лет, существует весьма еще не во многих монастырях и даже подвергалосьиногда почти что гонениям, как неслыханное по России новшество. В особенностипроцвело оно у нас на Руси в одной знаменитой пустыне, Козельской Оптиной.Когда и кем насадилось оно и в нашем подгородном монастыре, не могу сказать, нов нем уже считалось третье преемничество старцев, и старец Зосима был из нихпоследним, но и он уже почти помирал от слабости и болезней, а заменить егодаже и не знали кем. Вопрос для нашего монастыря был важный, так как монастырьнаш ничем особенно не был до тех пор знаменит: в нем не было ни мощей святыхугодников, ни явленных чудотворных икон, не было даже славных преданий,связанных с нашею историей, не числилось за ним исторических подвигов и заслуготечеству. Процвел он и прославился на всю Россию именно из-за старцев, чтобывидеть и послушать которых стекались к нам богомольцы толпами со всей Россиииз-за тысяч верст. Итак, что же такое старец? Старец – это берущий вашу душу, вашуволю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь иотдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, этустрашную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде последолгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконецдостичь, чрез послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободыот самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себене нашли. Изобретение это, то есть старчество, – не теоретическое, а выведенона Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней. Обязанности к старцу нето, что обыкновенное «послушание», всегда бывшее и в наших русских монастырях.Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связьмежду связавшим и связанным. Рассказывают, например, что однажды, в древнейшиевремена христианства, один таковой послушник, не исполнив некоего послушания,возложенного на него его старцем, ушел от него из монастыря и пришел в другуюстрану, из Сирии в Египет. Там после долгих и великих подвигов сподобилсянаконец претерпеть истязания и мученическую смерть за веру. Когда же церковьхоронила тело его, уже чтя его как святого, то вдруг при возгласе диакона:«Оглашенные, изыдите!» – гроб с лежащим в нем телом мученика сорвался с места ибыл извергнут из храма, и так до трех раз. И наконец лишь узнали, что этотсвятой страстотерпец нарушил послушание и ушел от своего старца, а потому безразрешения старца не мог быть и прощен, даже несмотря на свои великие подвиги.Но когда призванный старец разрешил его от послушания, тогда лишь моглосовершиться и погребение его. Конечно, все это лишь древняя легенда, но вот инедавняя быль: один из наших современных иноков спасался на Афоне, и вдругстарец его повелел ему оставить Афон, который он излюбил как святыню, как тихоепристанище, до глубины души своей, и идти сначала в Иерусалим на поклонениесвятым местам, а потом обратно в Россию, на север, в Сибирь: «Там тебе место, ане здесь». Пораженный и убитый горем монах явился в Константинополь ковселенскому патриарху и молил разрешить его послушание, и вот вселенскийвладыко ответил ему, что не только он, патриарх вселенский, не может разрешитьего, но и на всей земле нет, да и не может быть такой власти, которая бы могларазрешить его от послушания, раз уже наложенного старцем, кроме лишь властисамого того старца, который наложил его. Таким образом, старчество одареновластью в известных случаях беспредельною и непостижимою. Вот почему во многихмонастырях старчество у нас сначала встречено было почти гонением. Между темстарцев тотчас же стали высоко уважать в народе. К старцам нашего монастырястекались, например, и простолюдины и самые знатные люди, с тем чтобы,повергаясь пред ними, исповедовать им свои сомнения, свои грехи, свои страданияи испросить совета и наставления. Видя это, противники старцев кричали, вместес прочими обвинениями, что здесь самовластно и легкомысленно унижается таинствоисповеди, хотя беспрерывное исповедование своей души старцу послушником его илисветским производится совсем не как таинство. Кончилось, однако, тем, чтостарчество удержалось и мало-помалу по русским монастырям водворяется. Правда,пожалуй, и то, что это испытанное и уже тысячелетнее орудие для нравственногоперерождения человека от рабства к свободе и к нравственному совершенствованиюможет обратиться в обоюдоострое орудие, так что иного, пожалуй, приведет вместосмирения и окончательного самообладания, напротив, к самой сатанинскойгордости, то есть к цепям, а не к свободе.

Старец Зосима был лет шестидесяти пяти, происходил изпомещиков, когда-то в самой ранней юности был военным и служил на Кавказеобер-офицером. Без сомнения, он поразил Алешу каким-нибудь особенным свойствомдуши своей. Алеша жил в самой келье старца, который очень полюбил его идопустил к себе. Надо заметить, что Алеша, живя тогда в монастыре, был ещеничем не связан, мог выходить куда угодно хоть на целые дни, и если носил свойподрясник, то добровольно, чтобы ни от кого в монастыре не отличаться. Но ужконечно это ему и самому нравилось. Может быть, на юношеское воображение Алешисильно подействовала эта сила и слава, которая окружала беспрерывно его старца.Про старца Зосиму говорили многие, что он, допуская к себе столь многие годывсех приходивших к нему исповедовать сердце свое и жаждавших от него совета иврачебного слова, до того много принял в душу свою откровений, сокрушений,сознаний, что под конец приобрел прозорливость уже столь тонкую, что с первоговзгляда на лицо незнакомого, приходившего к нему, мог угадывать: с чем тотпришел, чего тому нужно и даже какого рода мучение терзает его совесть, иудивлял, смущал и почти пугал иногда пришедшего таким знанием тайны его, преждечем тот молвил слово. Но при этом Алеша почти всегда замечал, что многие, почтивсе, входившие в первый раз к старцу на уединенную беседу, входили в страхе ибеспокойстве, а выходили от него почти всегда светлыми и радостными, и самоемрачное лицо обращалось в счастливое. Алешу необыкновенно поражало и то, чтостарец был вовсе не строг; напротив, был всегда почти весел в обхождении.Монахи про него говорили, что он именно привязывается душой к тому, ктогрешнее, и, кто всех более грешен, того он всех более и возлюбит. Из монаховнаходились, даже и под самый конец жизни старца, ненавистники и завистники его,но их становилось уже мало, и они молчали, хотя было в их числе нескольковесьма знаменитых и важных в монастыре лиц, как например один из древнейшихиноков, великий молчальник и необычайный постник. Но все-таки огромноебольшинство держало уже несомненно сторону старца Зосимы, а из них очень многиедаже любили его всем сердцем, горячо и искренно; некоторые же были привязаны кнему почти фанатически. Такие прямо говорили, не совсем, впрочем, вслух, что онсвятой, что в этом нет уже и сомнения, и, предвидя близкую кончину его, ожидалинемедленных даже чудес и великой славы в самом ближайшем будущем от почившегомонастырю. В чудесную силу старца верил беспрекословно и Алеша, точно так же,как беспрекословно верил и рассказу о вылетавшем из церкви гробе. Он видел, какмногие из приходивших с больными детьми или взрослыми родственниками имоливших, чтобы старец возложил на них руки и прочитал над ними молитву,возвращались вскорости, а иные так и на другой же день, обратно и, падая сослезами пред старцем, благодарили его за исцеление их больных. Исцеление либыло в самом деле или только естественное улучшение в ходе болезни – для Алешив этом вопроса не существовало, ибо он вполне уже верил в духовную силу своегоучителя, и слава его была как бы собственным его торжеством. Особенно жедрожало у него сердце, и весь как бы сиял он, когда старец выходил к толпеожидавших его выхода у врат скита богомольцев из простого народа, нарочно,чтобы видеть старца и благословиться у него, стекавшегося со всей России. Ониповергались пред ним, плакали, целовали ноги его, целовали землю, на которой онстоит, вопили, бабы протягивали к нему детей своих, подводили больных кликуш.Старец говорил с ними, читал над ними краткую молитву, благословлял и отпускалих. В последнее время от припадков болезни он становился иногда так слаб, чтоедва бывал в силах выйти из кельи, и богомольцы ждали иногда в монастыре еговыхода по нескольку дней. Для Алеши не составляло никакого вопроса, за что ониего так любят, за что они повергаются пред ним и плачут от умиления, завидевлишь лицо его. О, он отлично понимал, что для смиренной души русскогопростолюдина, измученной трудом и горем, а главное, всегдашнеюнесправедливостью и всегдашним грехом, как своим, так и мировым, нет сильнеепотребности и утешения, как обрести святыню или святого, пасть пред ним ипоклониться ему: «Если у нас грех, неправда и искушение, то все равно есть наземле там-то, где-то святой и высший; у того зато правда, тот зато знаетправду; значит, не умирает она на земле, а, стало быть, когда-нибудь и к намперейдет и воцарится по всей земле, как обещано». Знал Алеша, что так именно ичувствует и даже рассуждает народ, он понимал это, но то, что старец именно иесть этот самый святой, этот хранитель Божьей правды в глазах народа, – в этомон не сомневался нисколько и сам вместе с этими плачущими мужиками и больнымиих бабами, протягивающими старцу детей своих. Убеждение же в том, что старец,почивши, доставит необычайную славу монастырю, царило в душе Алеши, может быть,даже сильнее, чем у кого бы то ни было в монастыре. И вообще все это последнеевремя какой-то глубокий, пламенный внутренний восторг все сильнее и сильнееразгорался в его сердце. Не смущало его нисколько, что этот старец все-такистоит пред ним единицей: «Все равно, он свят, в его сердце тайна обновления длявсех, та мощь, которая установит наконец правду на земле, и будут все святы, ибудут любить друг друга, и не будет ни богатых, ни бедных, ни возвышающихся, ниуниженных, а будут все как дети Божии и наступит настоящее царство Христово».Вот о чем грезилось сердцу Алеши.