Иерусалим - Сельма Лагерлеф Страница 76

Бу увидел, как что-то сверкнуло в глазах Гертруды, теперь она поняла, что тот хочет сказать, и его мысль ей понравилась.

— И мне тоже кажется, что мы обратились в детей с тех пор, как живем здесь, — сказала она.

— Да, — поддержал ее Бу, — мы уже хотя бы тем похожи на детей, что всему вынуждены учиться. Мы научились держать вилку и ложку и привыкли к еде, которую прежде и не пробовали. Разве не смешно, что, приехав сюда, мы должны были первое время ходить с проводниками, чтобы не потеряться; нас предостерегали от некоторых людей, которые могли нам навредить, и говорили, куда ходить не стоит.

— Это точно! Когда мы приехали из Швеции, то были совсем как маленькие дети, нам даже пришлось заново учиться говорить, — улыбнулась Гертруда. — Мы должны были спрашивать, как называется стол и стул, кровать и шкаф. А скоро нам, наверное, опять придется сесть за парту, чтобы научиться читать и писать на незнакомом языке.

Теперь оба наперебой старались найти как можно больше сходств между собой и детьми.

— Мне пришлось учить название здешних деревьев и растений совсем так, как учила меня мать, когда я был ребенком, — сказал Бу. — Теперь я умею отличать персики от абрикосов и узловатое финиковое дерево от скрученной маслины. Я научился узнавать турок по их жилетам, бедуинов по их полосатым плащам, дервишей по их фескам, а евреев по их пейсам.

— Да, — сказала Гертруда, — точно так же в детстве мы учились различать крестьян из прихода Флюды или Гагнева по их сюртукам и шляпам.

— А больше всего мы похожи на детей тем, что совсем перестали заботиться о самих себе, — сказал Бу. — Мы никогда не имеем в руках денег, и каждый грош должны просить у других. Каждый раз, когда приходит торговец фруктами и мне хочется купить себе апельсин или кисть винограда, я чувствую себя совсем как в детстве, когда я проходил мимо лотка со сладостями, не имея в кармане ни гроша.

— Я убеждена, что здесь мы совсем переродились, — сказала Гертруда. — Если бы теперь мы вернулись в Швецию, наши односельчане, пожалуй, не узнали бы нас.

— Мы и не можем считать себя никем, кроме детей, которые вскапывают картофельное поле в несколько шагов ширины и длины и потом пашут его плугом из еловой ветки, которые имеют маленького осла вместо лошади и вместо того, чтобы пахать настоящие поля, собирают цветы и разводят немного винограда.

Бу закрыл глаза, чтобы лучше собраться с мыслями; Гертруда вдруг заметила, как поразительно он похож на Ингмара Ингмарсона, лицо его выражало ум и рассудительность.

— Даже это еще не самое главное, — начал Бу, помолчав немного. — Самое важное, чтобы мы думали о людях по-детски и верили, что все они желают нам добра, хоть некоторые и относятся к нам строго.

— Да, я тоже думаю, что Христос, главным образом, думал о душе людей, когда говорил эти слова, — заметила Гертруда.

— Ведь и души наши изменились! — воскликнул Бу. — Это несомненно. Разве ты не заметила, что, если у нас появляется какая-нибудь забота, мы не мучаемся целыми днями, а справляемся с ней через несколько часов?

Не успел Бу произнести эти слова, как их позвали завтракать. Бу очень этим огорчился, — он готов был просидеть около Гертруды целый день, говорить с ней, и даже не чувствуя голода.

В этот день он испытал чувство особенного покоя и радости. «Колонисты несомненно правы: люди должны жить, как мы теперь, в мире и единении, и тогда все будут счастливы. Я совершенно доволен тем, как все вышло. Теперь я вовсе не хочу, чтобы Гертруда была моей женой, я не испытываю больше той любовной страсти, которая доставляла мне столько страданий, а вполне доволен, что могу хоть немного видеть ее каждый день, могу помогать ей и охранять ее».

Бу хотелось высказать Гертруде, что он совершенно изменился и в этом стал как дитя, но ему мешала робость, и он не мог подыскать подходящих слов.

Всю обратную дорогу Бу думал об этом. Ему казалось важным рассказать Гертруде о происшедшей с ним перемене, чтобы она чувствовала себя спокойно в его присутствии и обращалась с ним как с братом.

Колонисты вернулись домой на закате солнца. Бу сел у ворот под большое старое дерево, потому что ему подольше хотелось остаться на свежем воздухе. После того, как все вошли внутрь, Гертруда подошла к нему и спросила, отчего он не идет домой.

— Я сижу здесь и думаю о том, о чем мы говорили сегодня днем, — сказал Бу. — Я думаю о том, как было бы хорошо, если бы Христос вдруг прошел по этой дороге, — а ведь раньше Он, наверное, часто проходил здесь, — сел бы под это дерево и сказал мне: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное».

Бу говорил это мечтательно, словно думая вслух. Гертруда стояла около него и слушала.

— Тогда я ответил бы Ему: «Господи, мы помогаем и заботимся друг о друге, не требуя награды, так же, как дети, и если ссоримся, то ссора наша не переходит в ненависть, и мы миримся прежде, чем закончится день. Разве Ты не видишь, Господи, что мы совсем как дети?»

— А как ты думаешь, что ответил бы тебе Иисус? — кротким голосом спросила Гертруда.

— Он ничего не ответил бы мне, — сказал Бу. — Он будет сидеть совершенно спокойно и повторит еще раз: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». И я опять сказал бы Ему: «Господи, мы любим всех людей, как любят дети. Мы не делаем никакой разницы между евреями и армянами, бедуинами и турками, между белыми и черными. Мы любим ученых и неграмотных, высокопоставленных и простых, и мы делим все, что имеем, с христианами и магометанами. Разве мы не дети, Господи, и не можем войти в Твое Царствие?»

— И что же ответит на это Христос? — снова повторила Гертруда.

— Он ничего не ответит, — сказал Бу. — Он будет сидеть неподвижно и тихо повторил: «Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». И тогда я пойму, что Он хотел сказать, и произнесу: «Господи, я и в том стал ребенком, что не чувствую больше такой любви, как прежде, но возлюбленная моя стала для меня как подруга моих игр, как любимая сестра, с которой я хожу по лугам и собираю цветы, Господи, я больше не…»

Бу вдруг замолчал: в ту минуту, как он произносил эти слова, он почувствовал, что говорит неправду. Ему показалось, что Господь действительно стоит перед ним и смотрит в самую глубину его души. И Бу подумалось, что Господь должен видеть, как любовь снова воспрянула и вспыхнула в сердце подобно хищному зверю за то, что он отрекался от нее в присутствии своей возлюбленной.

Бу в сильном волнении закрыл лицо руками и прерывающимся голосом проговорил:

— Нет, Господи, я не похож на дитя и не могу войти в Твое Царствие. Быть может, другие это могут, но я не в силах потушить огонь в моей душе и жизнь в моем сердце. Ибо я люблю и горю, как не может гореть дитя. И если это Твоя воля, Господи, то пусть этот огонь сжигает меня до конца моей жизни, я не сделаю ничего, чтобы утолить мою страсть.

Еще долго сидел Бу, охваченный любовью, и плакал. Когда он успокоился и поднял голову, Гертруды уже не было. Она удалилась так тихо, что он не слышал ее шагов.