Все люди - враги - Ричард Олдингтон Страница 76

Он не ответил, а она продолжала:

— Я давно присматриваюсь к вам обоим и вижу, что вы друг друга не понимаете. Между вами нет настоящей близости.

Тони сделал протестующий жест, но она прервала его с неожиданной грубостью:

— О, я не сомневаюсь, что вы более или менее ладите друг с другом в постели. Точно так же, как Уолтер и я и сотни других супружеских пар. Но в вас обоих чувствуется какая-то неудовлетворенность, и хотя отношения у вас как будто хорошие и дружеские, на самом деле вы совсем не подходите друг к другу. Вы друг друга недооцениваете.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Тони, несколько испуганный ее проницательностью, но вместе с тем явно заинтересовавшись ее словами.

— Вы втайне оба презирает» друг друга. А между тем Маргарит была бы прекрасной женой для человека другого склада, вроде Уолтера, например. Он честолюбив, ему везет по службе — он скоро будет помощником министра, — он жаждет общественного признания и завоевывает его. Он прекрасно входит в общую схему вещей, а это именно то, чем восхищаются такие женщины, как Маргарит, то, чего они требуют от мужчины. А вы под эту марку не подходите! И я тоже. Вы непрестанно разочаровываете Маргарит, так же, как я разочаровываю Уолтера.

Я так же мало гожусь в жены преуспевающему мужчине, как вы на роль преуспевающего мужа. Вы не деловой человек, Тони. Вы это знаете не хуже меня.

И вы несчастливы. Вы сейчас не так издерганы и несчастны, как тогда, когда мы только что познакомившись с вами, но если вы воображаете, что удовлетворены своей жизнью, то обманываете самого себя.

Энтони подумал, что ему не следует упускать возможность увести разговор подальше от щекотливой темы личных отношений.

— Может быть, вы правы, говоря, что я не вполне удовлетворен своей жизнью, — сказал он осторожно, — но вы сильно заблуждаетесь, считая причиной этого Маргарит. Женщины всегда воображают, что они единственные виновницы мужского счастья — primum mobileвсей нашей жизни, высшее благо. Вы подошли гораздо ближе к истине, сказав, что я не деловой человек. Я никогда им не был и не буду. С точки зрения житейского здравого смысла мне, как говорится, «везет». С точки зрения рациональной оценки человеческого труда я получаю непомерно много за то, что ничего особенного не делаю. Этим я обязан тому, что я мистер Маргарит. Я живу своего рода синекурой. Правда, я достаточно умен, чтобы понимать происходящее и даже вносить предложения, которыми иногда руководствуются. Но мое назначение — это заботиться о Маргарит, которую надо обеспечить всем, а во всем остальном мне разрешается отойти на задний план. Несколько тысяч фунтов, полученных мною по наследству, которые я вложил в дело, фактически очковтирательство. Если бы не Маргарит, они бы потребовали с меня по крайней мере тысяч пятьдесят.

Тони нечаянно высказал то, что уже давно занимало его, самые сокровенные мысли, и сказал гораздо больше, чем намеревался.

— Да, — сказала Элен, — но вы видите, как-никак Маргарит все-таки замешана в этом.

— Только косвенно. — Он уже жалел, что сказал так много. — И это отнюдь не касается наших личных отношений.

— Неужели? А я бы сказала, что касается. Но что же, собственно, вам так не нравится в деловой жизни?

— Все, — сказал Тони с горечью. Он запнулся, потом заговорил быстро, почти бессвязно, как будто думал вслух. Сейчас он видел в Элен лишь человеческое существо, которое проявило к нему какое-то внимание и оказалось способным хоть немного угадать его тщательно скрываемое разочарование в самом себе и в жизни.

— В тысяча девятьсот девятнадцатом году я был почти конченым человеком — и морально и физически.

Я не только чувствовал, что дальше идти некуда, я дошел до полного отчаяния. Мне казалось, что жизнь крошится у меня под пальцами. Истины, в которые я, безусловно, верил, изменили мне, или, во всяком случае, мне казалось, что изменили. Та жизнь, за которую я боролся, окончательно ускользала от меня.

Даже в отношениях с прежними друзьями точно произошел какой-то перелом. Казалось, что из всех людей я самый бедный — не из-за отсутствия денег, а обездоленный в жизни. Я мечтал создавать, строить здания, которые что-нибудь значили бы, а меня засадили составлять сметы бетонных дач. У меня только и были на свете что отец да Маргарит — и они, как большинство благожелательных людей, старались, чтобы я стал таким, каким им хотелось, и делал то, что было нужно им, а не мне. Вот таким образом я и вошел в так называемую деловую жизнь.

Он внезапно замолчал и угрюмо уставился на сырой пучок мертвой травы у себя под ногами, нервно кроша на мелкие кусочки сухой стебель дикого укропа. Элен ничего не говорила, выжидая с кошачьей настороженностью, не скажет ли он еще чего-нибудь.

— Деловая жизнь! — вдруг воскликнул он с таким негодованием, что она даже вздрогнула. — Деловая бездейственность, трудовая праздность, купить дешево, продать дорого — едва ли не самая подлая деятельность, на которую способен человеческий ум, а вместе с тем самая уважаемая и высокооплачиваемая в наше время. Блеф. Жульничество. Деградация. Меня тошнит от всего этого.

— Бедный ягненочек! — сказала Элен с притворным сочувствием. — А я и не знала, что вы так ненавидите работу.

— Я вовсе не ненавижу работу, — сердито возразил Тони. — Я ненавижу свое дело именно потому, что это не работа. Работать — значит создавать что-то,

делать что-то, а не манипулировать бумажными символами чужого труда.

Он вдруг замолчал, инстинктивно почувствовав, что бросает слова на ветер и никто не может быть гак далек от действительности, как такие состоятельные женщины среднего класса, как Элен. Их праздность, роскошь, тщеславие, думал он с горечью, способствуют процветанию всего этого гнусного мошенничества. Они увиливали от войны, увиливают от работы, увиливают от воспитания детей, если не от самого деторождения, и каждая из них хочет быть маленькой королевой, сидящей на навозной куче, которую нагреб ее муж, копаясь в грязном мире денег.

А потом они еще жалуются, что к ним несправедливы, их обижают. Что она такое говорит?

— …Разумеется, работа Уолтера носит совсем другой характер — это действительно восстановление страны. И я прекрасно понимаю, почему вам досадно тратить время на деловую рутину. У вас неподходящее интеллектуальное окружение. Почему вы не хотите, чтобы мы познакомили вас с некоторыми действительно интересными людьми из наших лондонских знакомых?

— Нет, благодарю вас, — сказал Тони мрачно. — Если и существует какое-нибудь более пустопорожнее и убогое жульничество, чем жульничество деловой сферы, так это жульничество ваших надменных интеллигентов. Уж лучше быть котенком и кричать «мяу».

— Тогда чего же вы хотите? — спросила она ехидно, оскорбленная в своем тщеславии его презрительным тоном.

— Луну, — ответил он, вставая: — Не пора ли нам возвращаться домой? Здесь холодно.