Бесы - Федор Достоевский Страница 70

I

Он прошел всю Богоявленскую улицу; наконец пошло под гору,ноги ехали в грязи, и вдруг открылось широкое, туманное, как бы пустоепространство – река. Дома обратились в лачужки, улица пропала во множествебеспорядочных закоулков. Николай Всеволодович долго пробирался около заборов,не отдаляясь от берега, но твердо находя свою дорогу и даже вряд ли много о нейдумая. Он занят был совсем другим и с удивлением осмотрелся, когда вдруг,очнувшись от глубокого раздумья, увидал себя чуть не на средине нашегодлинного, мокрого плашкотного моста. Ни души кругом, так что странно показалосьему, когда внезапно, почти под самым локтем у него, раздалсявежливо-фамильярный, довольно, впрочем, приятный голос, с темуслащенно-скандированным акцентом, которым щеголяют у нас слишкомцивилизованные мещане или молодые кудрявые приказчики из Гостиного ряда.

– Не позволите ли, милостивый господин, зонтиком вашимзаодно позаимствоваться?

В самом деле, какая-то фигура пролезла, или хотела показатьтолько вид, что пролезла, под его зонтик. Бродяга шел с ним рядом, почти«чувствуя его локтем», – как выражаются солдатики. Убавив шагу, Николай Всеволодовичпринагнулся рассмотреть, насколько это возможно было в темноте: человек ростуневысокого и вроде как бы загулявшего мещанинишки; одет не тепло и неприглядно;на лохматой, курчавой голове торчал суконный мокрый картуз с полуоторваннымкозырьком. Казалось, это был сильный брюнет, сухощавый и смуглый; глаза былибольшие, непременно черные, с сильным блеском и с желтым отливом, как у цыган;это и в темноте угадывалось. Лет, должно быть, сорока, и не пьян.

– Ты меня знаешь? – спросил Николай Всеволодович.

– Господин Ставрогин, Николай Всеволодович; мне вас настанции, едва лишь машина остановилась, в запрошлое воскресенье показывали.Окромя того, что прежде были наслышаны.

– От Петра Степановича? Ты… ты Федька Каторжный?

– Крестили Федором Федоровичем; доселе природнуюродительницу нашу имеем в здешних краях-с, старушку божию, к земле растет, занас ежедневно день и нощь бога молит, чтобы таким образом своего старушечьеговремени даром на печи не терять.

– Ты беглый с каторги?

– Переменил участь. Сдал книги и колокола и церковные дела,потому я был решен вдоль по каторге-с, так оченно долго уж сроку приходилосьдожидаться.

– Что здесь делаешь?

– Да вот день да ночь – сутки прочь. Дяденька тоже наш напрошлой неделе в остроге здешнем по фальшивым деньгам скончались, так я, по немпоминки справляя, два десятка камней собакам раскидал, – вот только и деланашего было пока. Окромя того, Петр Степанович паспортом по всей Расее, чтобыпримерно купеческим, облагонадеживают, так тоже вот ожидаю их милости. Потому,говорят, папаша тебя в клубе аглицком в карты тогда проиграл; так я, говорят,несправедливым сие бесчеловечие нахожу. Вы бы мне, сударь, согреться, на чаек,три целковых соблаговолили?

– Значит, ты меня здесь стерег; я этого не люблю. По чьемуприказанию?

– Чтобы по приказанию, то этого не было-с ничьего, а яединственно человеколюбие ваше знамши, всему свету известное. Наши доходишки,сами знаете, либо сена клок, либо вилы в бок. Я вон в пятницу натрескалсяпирога, как Мартын мыла, да с тех пор день не ел, другой погодил, а на третийопять не ел. Воды в реке сколько хошь, в брюхе карасей развел… Так вот не будетли вашей милости от щедрот; а у меня тут как раз неподалеку кума поджидает,только к ней без рублей не являйся.

– Тебе что же Петр Степанович от меня обещал?

– Они не то чтобы пообещали-с, а говорили на словах-с, чтомогу, пожалуй, вашей милости пригодиться, если полоса такая, примерно, выйдет,но в чем, собственно, того не объяснили, чтобы в точности, потому ПетрСтепанович меня, примером, в терпении казацком испытывают и доверенности ко мненикакой не питают.

– Почему же?

– Петр Степаныч – астролом и все божии планиды узнал, а и онкритике подвержен. Я пред вами, сударь, как пред Истинным, потому об вас многимнаслышаны. Петр Степанович – одно, а вы, сударь, пожалуй что и другое. У тогоколи сказано про человека: подлец, так уж кроме подлеца он про него ничего и неведает. Али сказано – дурак, так уж кроме дурака у него тому человеку и званиянет. А я, может, по вторникам да по средам только дурак, а в четверг и умнееего. Вот он знает теперь про меня, что я оченно паспортом скучаю, – потому вРасее никак нельзя без документа, – так уж и думает, что он мою душу заполонил.Петру Степановичу, я вам скажу, сударь, оченно легко жить на свете, потому ончеловека сам представит себе да с таким и живет. Окромя того больно скуп. Они втом мнении, что я помимо их не посмею вас беспокоить, а я пред вами, сударь,как пред Истинным, – вот уже четвертую ночь вашей милости на сем моступоджидаю, в том предмете, что и кроме них могу тихими стопами свой собственныйпуть найти. Лучше, думаю, я уж сапогу поклонюсь, а не лаптю.

– А кто тебе сказал, что я ночью по мосту пойду?

– А уж это, признаться, стороной вышло, больше по глупостикапитана Лебядкина, потому они никак чтоб удержать в себе не умеют… Так три-тоцелковых с вашей милости, примером, за три дня и три ночи, за скуку придутся. Ачто одежи промокло, так мы уж, из обиды одной, молчим.

– Мне налево, тебе направо; мост кончен. Слушай, Федор, ялюблю, чтобы мое слово понимали раз навсегда: не дам тебе ни копейки, впередмне ни на мосту и нигде не встречайся, нужды в тебе не имею и не буду иметь, аесли ты не послушаешься – свяжу и в полицию. Марш!

– Эхма, за компанию по крайности набросьте, веселее былоидти-с.

– Пошел!

– Да вы дорогу-то здешнюю знаете ли-с? Ведь тут такиепроулки пойдут… я бы мог руководствовать, потому здешний город – это всё равно,что черт в корзине нес, да растрес.

– Эй, свяжу! – грозно обернулся Николай Всеволодович.

– Рассудите, может быть, сударь; сироту долго ли изобидеть.

– Нет, ты, видно, уверен в себе!

– Я, сударь, в вас уверен, а не то чтоб оченно в себе.

– Не нужен ты мне совсем, я сказал!

– Да вы-то мне нужны, сударь, вот что-с. Подожду вас наобратном пути, так уж и быть.