Монография о рантье - Оноре де Бальзак Страница 7

Впрочем, эта разновидность — самая необычайная: она одевается так пестро, что трудно определить характер ее костюма. Имеется, однако, одна особенность, свойственная всем индивидам этой разновидности: питая глубокое отвращение к галстуку, они носят стоячий воротник, грязный, обтрепанный, засаленный воротник, но все-таки воротник, а не галстук какого-нибудь штафирки. Еще одна черта: они не ходят, а маршируют.

VI. Коллекционер. Этот рантье, явно одержимый страстью и носящийся по Парижу совсем не бесцельно, отличается странными идеями. Незначительность состояния мешает ему коллекционировать дорогие вещи; но он готов и самыми пустячными предметами удовлетворить свою страсть к коллекционированию: страсть истинную, упорную, действительно существующую у человекообразных, населяющих большие города.

Я лично знал подобного индивида, который обладал коллекцией всех афиш, как расклеенных по стенам, так и предназначавшихся для расклейки. Если Королевская библиотека, по смерти этого рантье, не приобретет его коллекции, то Париж потеряет великолепное собрание оригинальных творений, появившихся на его стенах. Другой собрал все проспекты — библиотека в высшей степени любопытная. Третий коллекционирует исключительно гравюры, на которых изображены актеры и театральные костюмы. Четвертый отбирал для своей библиотеки только такие книги, которые печатались выпусками ценою в шесть су и ниже. Рантье-коллекционеры отличаются небрежностью костюма, растрепанными волосами, какой-то убитостью в выражении лица; они не идут, а тащатся по набережным и бульварам. Облик у них страдальческий, как у всех людей, одержимых навязчивой идеей, и показывает, до какого падения может дойти рантье, позволивший себе увлечься какой-нибудь мыслью. Они не принадлежат ни к бродячему племени художников, ни к племени ученых, ни к племени писателей, но всем им сродни. Про таких рантье соседи говорят: «Немножко тронулся». Они натуры непонятые, всецело отдавшиеся своей идее; живется им плохо, приходящая прислуга жалеет их; частенько их влечет к чтению, им хочется бывать у талантливых людей, но художники редко отличаются снисходительностью и смеются над ними.

VII. Филантроп. Сохранился только один экземпляр этой разновидности; музей, конечно, сделает из него чучело. Рантье не настолько богаты, чтобы творить добро, не настолько хитры, чтобы творить зло, не настолько ловки, чтобы составить себе состояние, якобы заботясь о каторжниках и бедняках; поэтому мы считаем невозможным создавать особую разновидность во славу единственного отклонения от нормы, относящегося к области тератологии [20], прекрасной науки, созданной Жоффруа Сент-Илером. В этом отношении я не согласен с знаменитым автором вышеупомянутого трактата: об его попытке, оказывающей, впрочем, честь ему, я упомянул только ради беспристрастия; но ученые теперь должны опасаться классификаций; номенклатура — это силок, поставленный синтезом для уловления анализа, его исконного соперника. Не обязана ли наука, прежде чем устанавливать различные категории, хорошенько поразмыслить, особенно в мелочах. Мы не хотим повторять ошибок, вкравшихся в ботанику по поводу систематики роз и георгин.

VIII. Пенсионер. Анри Монье отличает эту разновидность от разновидности «военный», а на самом деле пенсионер — это один из типов чиновника.

IX. Сельский житель. Этот рантье-дикарь гнездится на высотах Бельвиля, живет также на Монмартре, в Ла-Виллет, Ла-Шапель или в новом предместье — Батиньоль. Он предпочитает одноэтажные строения с садиком в сто двадцать квадратных футов, где выращивает хилые растения, приобретая рассаду на Цветочной набережной. Его положение exstra muros [21]— позволяет ему держать садовника, чтобы зарывать в землю все эти корешки. Цвет лица у него свежее, чем у других разновидностей, он утверждает, что дышит чистым воздухом, походка у него уверенная, он рассуждает об агрикультуре и читает справочник «Умелый садовод». Толар — его герой. Ему хотелось бы завести оранжерею, чтобы выставить какой-нибудь цветок в Лувре. Его можно встретить в Венсенском лесу или в Роменвильском; он воображает, будто собирает здесь цветы для гербария, на самом деле ищет себе пищу, хвастаясь тем, что понимает толк в грибах. Его жена, столь же благоразумная, сколь опасливая, принимает меры к тому, чтобы выбросить собранные им тайнобрачные, заменив их шампиньонами с унавоженной грядки, — невинный обман, который поощряет этого рантье продолжать свои прогулки по лесу. Еще немного, и он сделался бы коллекционером. Он самый счастливый из всех рантье. Под опрокинутой ивовой корзиной у него сидят куры, подыхающие от какой-то болезни, неизвестной их прежним владельцам. Он говорит: «мы сельские жители», и считает, что живет в настоящей деревне, хотя его соседи всего лишь торгаш, откармливающий скот на убой, да хозяин двора для извозчиков. «Жизнь в деревне не так дорога, как в Париже», — утверждает он, угощая оссерским вином, за которое, к своей великой гордости, он не платил городской ввозной пошлины. Постоянно посещая театры Бельвиля и Монмартра, он наслаждается жизнью вплоть до того дня, когда его жена умрет от острого ревматизма; тогда он, опасаясь влияния сырости на свое здоровье, со слезами на глазах переселяется в Париж, который, по его словам, никогда не следовало бы ему покидать, если бы он заботился о продлении жизни своей дорогой покойницы.

X. Ростовщик. Эта разновидность, бледная, с землистым цветом лица и страшными глазами, защищенными зеленым козырьком на тонком обруче из латунной проволоки, гнездится в темных переулках, в дрянных квартирах. Укрывшись в чистенькой конторе за папками для деловых бумаг, эта разновидность произносит сладенькие слова, за которыми, однако, скрыты безжалостные решения. Эти рантье храбрее всех прочих: учитывая вексель сроком на полгода, они требуют себе пятьдесят процентов, если видят, что у вас нет ни кредита, ни трости в руках. Они франкмасоны и любят, чтобы их рисовали в костюме дигнитария ложи Великий Восток. Одни из них носят узкий зеленый сюртук, делающий их похожими на кузнечика, с которым сходны они и лицом, да и стрекочут они, как кузнечики; у других телячье выражение лица, они вялы в движениях и слащавы, как лакричное слабительное. На каком-нибудь одном деле они теряют барыш от десятка векселей, ростовщически учтенных ими, в конце концов становятся подозрительны и своей подозрительностью внушают ужас. Эта разновидность никогда не смеется и ни за что не выйдет на улицу без зонта; она носит башмаки с двойной подошвой.

XI. Дамский угодник. Эта разновидность становится редкостью. Отличительными ее особенностями являются двойные или даже тройные жилеты, причем все очень яркие, аккуратность костюма, подвижность, как у мотылька, осиная талия, ботфорты, булавка с огромным медальоном, сделанным из белокурых волос, — сувенир этот сплетен так искусно, что создатель его, волосяных дел мастер, мог бы посоперничать с самим Бенвенуто Челлини. Этот рантье прячет свой подбородок в пышном галстуке. Он закладывает уши ватой, носит вычищенные старые перчатки, принимает анакреонтические позы, очень изящным движением почесывает себе голову, посещает общественные места, ищет выгодной партии, обходит все приделы церкви св. Роха, когда к обедне собираются красотки, по вечерам бывает на концертах Валентино, лишь приблизительно следит за модой и к женщинам обращается со словами: «Прекрасная дама!» Говорит он сладким голосом, подобным флейте, и любит танцевать. Прослужив богине Венере лет десять, он компрометирует себя связью с интриганкой, особой тридцати шести лет, имеющей двух щепетильных братьев; в конце концов он становится счастливым супругом очаровательной и весьма изысканной женщины, в прошлом — модистки, затем — баронессы, уже начинающей страдать полнотой, — тогда он спускается до уровня обыкновенного рантье.