Дом на городской окраине - Карел Полачек Страница 66

Он сиял, разговаривал с самим собой и размахивал руками. Своего мальчика он ругать не будет. Это хороший ребенок и наверняка доставит папочке радость. А если мальчик захочет обучаться медицине, он пошлет его на медицинский. Не пожалеет расходов. Всему миру будет ясно, на что способен сын Михелупа…

12

На следующий день бухгалтер принес табели своих детей в канцелярию. Раздумывал, не стоит ли похвастать и перед серебристыми барышнями. Но отказался от этой затеи. Барышни не верят в силу образования, не поклоняются наукам да и вообще знания их не интересуют. Их забота — лакированные ногти и фарфоровая кожа. Они непрерывно сражаются с бегом времени, с подкрадывающейся немощью старения.

Войдя в канцелярию, бухгалтер поморщился, точно напился какой-то гадости. Он увидел Турля в жокейских брюках и высоких начищенных сапогах. Молодой человек постегивал стеком по голенищу сапог, покачивал боками и в профиль позировал перед серебристыми барышнями. От него веяло самодовольством и беспечностью. Турль был небольшого роста, со впалой грудью, но сам себя считал спортсменом и был убежден, что он по крайней мере на две головы выше, чем в самом деле. Его жокейские брюки словно бы кричали: «Я изящен. Я фешенебелен. Я dernier cri. [14]» — «Мы спортсмены! Мы представители высшего света!» — кричал его высокие сапоги.

Турль рассказывал серебристым барышням какой-то анекдот, после смешной развязки он, по примеру комиков из кабаре, сделал глупое лицо и отбежал в сторону. Барышни хохотали, а на пухлых губах молодого повесы играла самодовольная улыбка.

Завидев бухгалтера, он закричал:

— Эй! Пан Михелуп! Как делишки, Михелуп? Что новенького, Михелуп? Все в порядке, Михелуп?

— Я уже несколько раз просил вас, пан Ган, — недовольным тоном отвечал бухгалтер, — чтобы вы на меня не кричали. Кричите на своих друзей. Я вам не коллега по развлечениям…

Но Турль его не слушал: он отвернулся и щегольски натянул жокейскую кепчонку. Потом обнял одну из серебристых барышень, смачно ее поцеловал и удалился танцующим шагом, как бы дающим понять, что молодой человек знает свет и его радости и, как говорится, умеет пить из чаши наслаждений полными глотками.

— Ах, какой противный! — воскликнула серебристая барышня и старательно припудрила место, к которому прикоснулись плотоядные мясистые губы.

— Никчемный, пустой человек! — шептал возмущенный бухгалтер.

Пишущие машинки стрекотали, Михелуп, склонившись над бухгалтерской книгой, вписывал в нее столбцы цифр, временами отодвигаясь от работы, чтобы полюбоваться своим красивым почерком.

Затем он отложил ручку и придушенным голосом спросил у одной из барышень, свободен ли господин директор. Та кивнула. Бухгалтер поправил галстук, подтянул жилет, сгорбился и постучал.

Директор Паздерник, сидя за столом, писал. Услышав шаги, он снял очки и взглянул на входящего.

— А, — тихо произнес он, — пан Михелуп… н-да… что вы мне принесли, пан Михелуп?

Еще при старом Гане директор работал на предприятии простым рабочим. Однако он был интеллигентен, настойчив и плебейски честолюбив. За узким лбом прочно сидела упрямая неуступчивость, страстное желание подняться как можно выше. После работы он еще посещал вечерние курсы, сидел за партой как послушный ученик и жадно впитывал знания. Старый шеф, сам начинавший типографским рабочим, внимательно за ним наблюдал и питал к нему слабость, а позднее доверил руководство фирмой. И до сих пор еще к директору ходили преподаватели иностранных языков.

— Н-да… — повторил директор, выжидательно глядя на бухгалтера.

Михелуп полез в карман и положил перед Паздерником оба табеля.

— Табели моих детей… — забормотал он. — Позвольте показать…

— Н-да… табели… благодарю за внимание…

Директор надел очки и стал читать. Михелуп не отводил взгляда от его лица, где над всем царил приплюснутый нос, а под узким лбом искрились маленькие серые глазки. С той поры, как директор стал подниматься по лестнице успехов, его нижняя челюсть отяжелела и стала четырехугольной. Это случилось оттого, что директор привык стискивать зубы, чтобы не проронить лишнего слова. Он перестал быть рабочим и отказался от многоречивости маленького человека, который щедро сыплет словами — единственным своим достоянием.

Наконец директор сложил табели, снял очки и с приветливой улыбкой обратился к Михелупу:

— Н-да… — как всегда неторопливо начал он, — прекрасные табели… н-да… поздравляю… рад видеть хорошие успехи… что ж, вы меня порадовали… н-да, благодарю вас, мой друг.

Он встал и подал бухгалтеру руку.

— Семейство пребывает в добром здравии?

— Спасибо, господин директор, — зарделся Михелуп, — все в порядке…

— Рад слышать… н-да… — Директор замолчал, не зная, что бы еще сказать, не мастер он был на светские беседы.

Но Михелуп не собирался уходить. Откашлявшись, он заговорил:

— У меня есть жалоба, пан директор…

— Н-да?

— Хочу вам пожаловаться и прошу о заступничестве.

— Говорите, мой друг, я охотно вам помогу… н-да… жалоба… и какая?

— Пан Ган невежливо со мной разговаривает, — плаксиво начал бухгалтер, — покрикивает на меня, я уже несколько раз его просил не делать этого. Похоже, он меня высмеивает, а это, простите, не положено, я уже солидный человек, он против меня щенок, если позволите такое грубое выражение…

Лицо директора потемнело.

— Н-да… — проскрипел он, — молодой пан Ган… н-да… избрал для себя комическую роль… н-да… никчемный человечишка… танцор… whisky and soda [15]… знаем-знаем… allround [16]спортсмен, но к делу непригоден… н-да… — Он подошел к бухгалтеру ближе и продолжал: — Его отец был прекрасный человек, трудолюбивый, экономный… а у сыночка ветер в голове… так нельзя… я не потерплю… н-да… я его сокрушу, уничтожу… дурной пример для остальных… вырву с корнем и разотру в порошок…

Он положил руку на плечо бухгалтера и стал подталкивать его к двери.

— Идите и будьте спокойны… н-да… не волнуйтесь… отцовская доля с его помощью поуменьшилась… скоро ничего не останется… я выставлю, выставлю его за дверь… вы-став-лю… никто о нем и не вспомнит…

«Он выставит Турля за дверь, — повторял Михелуп. — Выкинет, выставит, как вам это понравится, пан Турль? Не будете больше покрикивать на меня, пан Турль. Он вас выставит, да, сокрушит, да, уничтожит, да, директор — настоящий мужчина! директор — молодчина, дай ему бог здоровья!»

13

Пани Михелупова и девушка с Кашперских гор скатали ковры, сняли со стен картины. Выстирали белье и разложили его по шкафам. Мебель покрыли старыми газетами. Квартира утратила весь свой блеск и стала похожа на склад вещей. Семья готовилась к переезду на дачу.