О мышах и людях. Квартал Тортилья-Флэт - Джон Эрнст Стейнбек Страница 65

– Дэнни? – сказал Джонни Помпом. – Он тоже бежал, но его не поймали.

Друзья тревожно вздохнули.

– Дэнни совсем сбился с пути, – мрачно сказал Пилон. – Он плохо кончит. Интересно, где он достал денег?

Именно в эту минуту торжествующий Торрелли распахнул калитку и зашагал по дорожке к дому. Собаки Пирата встревожились и, рыча, подошли к двери. Друзья выглянули наружу и обменялись недоуменными взглядами. Большой Джо подобрал рукоятку лопаты, с которой недавно так основательно познакомился. Тяжелые уверенные шаги Торрелли прогремели по крыльцу. Дверь распахнулась, и Торрелли, улыбаясь, вошел. О, он не стал кричать на них и грозить им. Нет, он взялся за дело деликатно, как домашняя кошка. Он ласково гладил их, как кошка поглаживает таракана.

– Ах, друзья мои, – мягко сказал он, встретив их встревоженные взгляды. – Дорогие мои друзья и клиенты, сердце мое разрывается, потому что мне суждено принести дурные вести тем, кого я люблю.

Пилон вскочил:

– Что-то случилось с Дэнни! Он болен? Он ранен? Говори же!

Торрелли изящно покачал головой:

– Нет, мои крошки. Дело не в Дэнни. Сердце мое обливается кровью, но я принужден сказать вам, что вы здесь больше не живете.

Со злорадным удовольствием он наблюдал за действием своих слов. Все рты раскрылись, все глаза выпучились от удивления.

– Глупость какая! – воскликнул Пабло. – Почему это мы здесь больше не живем?

Рука Торрелли нежно нырнула в грудной карман, его пальцы извлекли оттуда драгоценную бумагу и помахали ею в воздухе.

– Вообразите мои страдания! – продолжал Торрелли. – Этот дом больше не принадлежит Дэнни.

– Что? – вскричали они. – Что ты говоришь? Почему этот дом больше не принадлежит Дэнни? Говори же, корсиканская свинья!

Торрелли захихикал, и это было так страшно, что пайсано попятились.

– Потому что, – сказал он, – этот дом принадлежит мне. Дэнни пришел ко мне вчера вечером и продал мне свой дом за двадцать пять долларов.

С дьявольской радостью он следил за мыслями, отражавшимися на их лицах.

«Это ложь! – говорили их лица. – Дэнни не способен на такую подлость». А потом: «Но ведь Дэнни за последнее время делал много дурного. Он крал у нас. Кто знает, может, он и продал этот дом за нашей спиной?»

– Это ложь, – сказал Пилон вслух, – грязная корсиканская ложь.

Торрелли продолжал улыбаться и размахивать бумагой.

– Вот доказательство, – сказал он. – Вот бумага, которую подписал Дэнни. Это то, что мы, деловые люди, называем купчей.

Пабло в ярости подскочил к нему.

– Ты напоил его! Он не знал, что делает!

Торрелли чуть-чуть приоткрыл сложенный документ.

– Закон это не интересует, – возразил он. – И поэтому, мои дорогие друзья, неумолимый долг приказывает мне объявить вам, что вы должны покинуть мой дом. Я собираюсь распорядиться им по-другому. – Тут улыбка сбежала с его лица, и оно приняло обычное жестокое выражение. – Если вы не уберетесь к полудню, я пришлю полицейского.

Пилон с кротким видом подошел к нему. Берегись, Торрелли, если к тебе, улыбаясь, приближается Пилон! Беги, спрячься в каком-нибудь сейфе и захлопни за собой дверцу!

– Я этих вещей не понимаю, – мягко сказал Пилон. – Мне, конечно, очень грустно, что Дэнни так поступил.

Торрелли опять захихикал.

– Я ведь никогда не продавал домов, – продолжал Пилон. – Дэнни подписал эту бумагу, так?

– Да, – передразнил его Торрелли, – Дэнни подписал эту бумагу, именно так.

Пилон тупо продолжал расспрашивать:

– Значит, вот эта бумага доказывает, что дом принадлежит тебе?

– Вот именно, дурачок. Эта бумага это и доказывает.

Лицо Пилона выразило недоумение.

– А я думал, что ее надо отнести в город и зарегистрировать.

Торрелли презрительно рассмеялся. Берегись, Торрелли! Разве ты не замечаешь, как бесшумно движутся эти змеи? Вон Хесус Мария стоит у входной двери. Вон Пабло заслоняет дверь на кухню. Посмотри, как побелели пальцы Большого Джо, сжимающие рукоятку лопаты.

Торрелли сказал:

– Вы ничего не понимаете в делах, бродяжки и попрошайки. Когда я уйду отсюда, я отнесу эту бумагу в город и…

Это случилось так быстро, что последними словами он подавился. Его ноги мелькнули в воздухе. Он грохнулся об пол, хватаясь жирными руками за воздух. Он услышал, как звякнула дверца печи.

– Воры! – взвизгнул он. Шея и лицо его багровели. – Воры, крысы, собаки, отдайте мою бумагу!

Пилон, стоявший перед ним, удивился.

– Бумагу? – спросил он вежливо. – О какой бумаге ты говоришь с таким жаром?

– О моей купчей, о запродажной! Полиция узнает об этом!

– Я не помню никакой бумаги, – сказал Пилон. – Пабло, ты не знаешь о какой бумаге он говорит?

– Бумага? – сказал Пабло. – Он о газетной бумаге говорит или о папиросной?

Пилон продолжал перекличку:

– Джонни Помпом?

– Ему, наверное, что-нибудь померещилось, – сказал Джонни Помпом.

– Хесус Мария, ты что-нибудь знаешь о какой-нибудь бумаге?

– По-моему, он пьян, – возмущенно сказал Хесус Мария. – Стыдно напиваться с утра пораньше.

– Джо Португалец?

– Меня здесь не было, – отрезал Джо. – Я только что вошел.

– Пират?

– У него не было никакой бумаги. – Пират повернулся к своим собакам. – Была у него бумага?

Пилон снова обратился к посиневшему от злости Торрелли:

– Ты что-то путаешь, мой друг. Я, конечно, мог и ошибиться насчет этой бумаги, но ведь ты сам убедился, что никто, кроме тебя, этой бумаги не видел. И ты не упрекнешь меня, если я скажу, что никакой бумаги вовсе не было. Наверное, тебе лучше пойти домой и лечь.

Торрелли был слишком оглушен, чтобы настаивать дальше. Они повернули его, помогли ему выйти за дверь, и он побрел домой, ошеломленный столь ужасным поражением.

Тут они взглянули на небо и обрадовались, потому что солнце снова вступило в бой и на этот раз пробило лазейку в тумане. Друзья не стали возвращаться в дом. Они со счастливыми улыбками расположились на крыльце.

– Двадцать пять долларов! – сказал Пилон. – И что только он сделал с этими деньгами?

Солнце, выиграв первую схватку, обратило туман в паническое бегство, и небо быстро светлело. Половицы крыльца нагрелись, и в солнечных лучах зажужжали мухи. Возбуждение покинуло друзей.

– Еле спаслись, – устало сказал Пабло. – Дэнни не следовало бы так поступать.