Антон Райзер - Карл Филипп Мориц Страница 63

Но и при этом новом, благоприятном повороте судьбы Райзер сохранил неизменно меланхолическое расположение духа, находя в этом род странного удовольствия. И даже в день, когда общество столь неожиданно проявило благосклонность к его стихам, он, одинокий и подавленный, пошел бродить по улицам под уныло моросящим дождем. Вечером он хотел зайти к Филиппу Райзеру поделиться с ним своей радостью, когда же добрался до его дома, оказалось, что тот куда-то отлучился, и все вокруг представилось ему мертвенным и безотрадным: он не мог по-настоящему радоваться своему успеху и тому, что на время привлек всеобщее внимание, пока не расскажет об этом своему другу.

Возвратясь домой в мрачном настроении, он стал развивать тот же образ: некто хочет поведать другу о своем страдании, но, не застав того дома, в унынии бредет восвояси. Увенчалось все это ужасным видением: этот некто застает друга мертвым и проклинает недавно выпавшее на его долю счастье, потому что потерял наивысшее счастье – верного друга. Из всего этого родились стихи, которые он записал, придя домой:

Искал я долго друга,

Чтобы свои страдания поведать,

Но не нашел его…

Побрел я грустно,

С тяжелым сердцем

В хижину свою.

Искал я долго друга,

Чтобы ему о радости поведать,

Но не нашел его…

Тогда я стал печален,

Как прежде весел был,

И молча прочь побрел.

Искал я долго друга,

Чтобы ему о счастии поведать,

Но мертвым я нашел его…

Тогда я проклял счастье

И клятву дал себе,

Покуда слезы из очей течь могут,

Оплакивать единственного друга,

Ведь одного я только друга знал.

В это время Райзер через канторского сына Винтера свел весьма интересное знакомство с философствующим уксусоваром, с коим тот уже несколько месяцев хотел его познакомить, но все никак не мог выбрать время. Однажды вечером Винтер все же зашел за Райзером, нетерпеливо ожидавшим этой встречи, и по дороге дал ему несколько советов, как следует себя вести в доме уксусовара: при встрече не произносить «добрый вечер», а при расставании – «доброй ночи». Они прошли по длинной Остерштрассе с ее старинными домами, затем под большой аркой, по вытянутому двору и оказались в уксусоварне, на задах которой сам мастер имел свой участок, где под утепленным укрытием тянулись ряды бочек, среди которых легко можно было затеряться. Каждое слово отдавалось здесь глухим эхом. Кругом не было видно ни души, и Винтер принялся кричать: «Ubi?», в ответ издалека донеслось: «Hic!» Они вошли в помещение, примыкавшее к сараю с бочками, и увидели уксусовара – тот стоял у окна, в белом жилете, голубом фартуке, в рубахе с засученными рукавами и что-то писал. «Готово», – сказал он и протянул Винтеру листок бумаги, на котором были написаны латинские стихи, только что им сочиненные.

Уксусовар показался Райзеру человеком лет тридцати; в каждом его движении, в каждом быстром взгляде чувствовалась затаенная сила. С первой минуты Райзера охватило благоговение к нему, сам же уксусовар поначалу его словно и не заметил. Обращаясь к Винтеру, он заговорил о новых музыкальных сочинениях и каких-то других предметах. Говорил он на нижненемецком диалекте, выражаясь при этом столь благородно и правильно, что даже этот грубейший диалект звучал в его устах прекрасной мелодией, заставлявшей неотрывно следить за его губами. Впоследствии Райзер много раз испытывал это чувство, когда уксусовар среди своих бочек преподавал ему уроки мудрости.

Наступил довольно прохладный осенний вечер, и уксусовар пригласил обоих гостей в величественную теплую залу, уставленную длинными рядами бочек, где угостил их сладким и очень вкусным пивом. Беседа сделалась общей, и когда речь зашла об одном их знакомце, старике со смешными и забавными причудами, уксусовар стал описывать его характер с мельчайшими подробностями совершенно в духе Стерна. Под конец он прочел несколько страниц из «Тома Джонса» так выразительно и с такой ясной, четкой дикцией, что более приятного времяпрепровождения Райзер даже не мог припомнить и на обратном пути только и говорил молодому Винтеру, что о наслаждении, доставленном ему этим новым знакомством.

Отныне он посещал уксусовара чуть ли не каждый вечер, иногда в компании Винтера, иногда один; они усаживались под висячей лампой подле растопленной печи среди бочек, каждый на своей деревянной скамье, и читали «Тома Джонса» либо упражнялись в описании разных характеров; и Антон Райзер был так доволен и счастлив, как бывал разве только с Филиппом Райзером. Но в обществе уксусовара он еще и чувствовал себя более уверенным и приподнятым над повседневностью, стоило ему подумать, что человек таких знаний и талантов столь терпеливо и стойко переносит свою судьбу, отказавшую ему в общении с более изысканным кругом, который мог бы дать его уму обильную духовную пищу. Сама мысль, что такой человек прозябает в темноте и безвестности, делала его достоинства более явными в глазах Райзера – так в темноте луч света кажется более ярким, нежели в сиянии множества других лучей.

В своем деле уксусовар К. (таково было его имя) был воистину великим человеком; и, пожалуй, мог бы стать большим ученым, хотя и не столь же великим, поскольку без постоянной борьбы со своей судьбой его душа не смогла бы приобрести такой возвышенной стойкости. Казалось, не было такого доброго дела, какое в его положении он мог бы себе позволить – и какого тем не менее он бы не совершал…

Свой добываемый в поте лица заработок он отчасти употреблял на то, чтобы способствовать образованию нескольких молодых людей, и это доставляло ему истинную радость. Иногда по вечерам он собирал их за своим столом или совершал с ними совместные прогулки, наслаждаясь возможностью угостить их за свой счет. Кроме того, он помогал одному бедному семейству, отрывая по грошу в день от своего скудного заработка – он ведь был только наемным работником в своей уксусоварне, владел которой его дядя-старик.

Компанию Райзера составляли теперь в основном трое – Винтер, Филипп Райзер и уксусовар, но вскоре к ним присоединился еще один юноша, который, несмотря на бедность своих родителей, вдохновленный примером Антона Райзера, твердо решил учиться. Уксусовар и его залучил через Винтера к своему столу, заботясь о его внутреннем росте. Беседы уксусовара очень напоминали сократовские диалоги, к тому же он нередко приправлял их очень тонкими насмешками над ребяческой глупостью и тщеславием своих юных друзей.

В начале зимы случилось событие, воодушевившее Райзера еще больше всех недавних событий: он получил от директора почетное задание – сочинить на немецком языке поздравительную речь ко дню рождения английской королевы, то есть к январю, каковую речь сам Райзер должен был произнести на этом торжестве.

Такое выступление было венцом заветных желаний всех воспитанников школы, добиться же этого смогли лишь весьма немногие, ибо, как правило, речь на днях рождения короля и королевы держали лишь молодые дворяне. На этом празднике обычно присутствовали принц, министры, другие именитые горожане, и все они по окончании речи желали успехов молодому человеку, который отныне считался надеждой государства. Зрелище этой церемонии прежде нередко угнетало Райзера, уверенного, что ему самому не суждено подняться на такую высоту.