Лесной бродяга - Габриэль Ферри Страница 62

Однако острое зрение индейцев позволило им издали оценить степень укрепленности лагеря, ибо между ними возникло замешательство, сменившееся тишиной. Но тишина простояла недолго, и вслед за тем из сотни апачских глоток вырвался оглушительный воинственный клич, похожий на рев диких зверей; земля затряслась под ногами пущенных во весь опор лошадей, и вскоре среди града пуль, камней и стрел лагерь белых очутился окруженным с трех сторон краснокожими всадниками с развевающимися волосами. Однако осажденные также не дремали и встретили врагов залпом выстрелов с высоты холма. Этот ружейный огонь оказался убийственным для индейцев: многие из их воинов выбыли из строя. Лошади, лишившись своих всадников, как бешеные, носились по равнине; другие же, которых выстрелы свалили на землю, придавили всей тяжестью своих хозяев, из которых некоторые с трудом освободились из-под навалившихся на них лошадиных трупов. Вскоре битва превратилась в рукопашную схватку, так как индейцы бросились прямо на повозки, стараясь прорвать цепь укреплений.

Среди ожесточенного боя Ороче, Диас и Бараха составляли отдельную группу; они то отступали, избегая длинных копий индейцев, то бросались вперед, как львы. Пример отчаянной храбрости дона Эстебана все сильнее воодушевлял их.

Мы уже упоминали о том, что между участниками экспедиции распространился слух о богатейших золотых залежах, известных будто бы дону Эстебану, и это известие, пробудив алчность Барахи и Ороче, заставляла их сражаться с небывалым энтузиазмом.

— Карамба! — воскликнул Бараха. — Человек, обладающий таким секретом, должен быть неуязвим!

— Бессмертен! — подхватил Ороче, но в этот миг мощный удар по голове свалил его на землю. Только мягкая шапка и густые волосы уберегли авантюриста от верной гибели, и он спустя несколько мгновений снова оказался на ногах.

Нанесший незадачливому Ороче такой сильный удар индеец сам потерял равновесие и невольно ухватился за поднятые оглобли одной из повозок, но тут сильная рука Диаса стащила его с лошади и несмотря на отчаянное сопротивление, как перышко, перекинула в лагерь, где одним ловким ударом мексиканец срубил голову краснокожему.

Груды поверженных тел заставили расположившихся на холме стрелков отступить за укрепления, так как теперь они превратились в прекрасную мишень для близко подошедших индейцев. Дону Эстебану и Кучильо приходилось сдерживать не менее ожесточенное нападение. Сражаясь как простой солдат, испанец тем не менее зорко следил за ходом оборонительного боя и отдавал толковые приказания, которые, к сожалению, часто заглушались ревом нападающих. Этот неустрашимый человек поспевал всюду, и не один из его подчиненных спасся от верной смерти лишь благодаря удивительному искусству в стрельбе своего начальника, спокойно разряжавшего и снова заряжавшего свою английскую винтовку.

Громкое «viva» сопровождало каждый его удачный выстрел, заглушая дикий рев краснокожих. Авторитет дона Эстебана все рос в глазах его подчиненных, видевших в нем не только начальника, умеющего все предусмотреть, но и храброго солдата, не останавливающегося ни перед какой опасностью.

Позади испанца стоял Кучильо рядом со своей оседланной лошадью, осмотрительно стараясь избегать вражеских пуль. Он с озабоченным видом следил за успехами нападающих и осажденных, стараясь угадать, в чью сторону повернется колесо фортуны, а его верный конь также зорко замечал все движения своего хозяина. Вдруг бандит зашатался и, сделав несколько шагов, тяжело рухнул за повозками, как будто сраженный смертельной пулей. Никто не обратил на это внимания, ведь каждому приходилось думать лишь о том, чтобы уберечься от надвигавшейся со всех сторон опасности.

— Одним негодяем меньше! — равнодушно заметил д'Аречиза, от внимания которого не ускользнуло трусливое поведение бандита. Смерть Кучильо произвела впечатление только на его лошадь, которая подбежала к своему хозяину, раздувая ноздри от ужаса.

В продолжение нескольких минут Кучильо оставался неподвижен, затем осторожно приподнял голову и бросил вокруг себя пристальный взгляд, который несмотря на приближающуюся кончину ничуть не утратил своей зоркости.

Через несколько секунд он поднялся с земли, подражая человеку, который в агонии собирает последние силы, стараясь удержать их. Он схватился рукою за грудь и, сделав, шатаясь, несколько шагов, тяжело опустился на землю на некотором расстоянии от того места, где упал первоначально, но в противоположном направлении от нападающих. Лошадь последовала за хозяином, тщательно обнюхивая его.

Если бы в эту минуту остальным участникам экспедиции не приходилось изо всех сил отражать теснивших их врагов, то они, безусловно, заметили бы, как Кучильо перекатился по земле по направлению к тому месту укреплений, где не было индейцев.

Искусно выполнив этот маневр, бандит притаился на какое-то время, затем незаметно выскользнул из лагеря между колесами повозок. Очутившись за чертой лагеря, он тотчас бодро вскочил на ноги, и на тонких губах его мелькнула улыбка злобной радости. Общее смятение и ночная темнота способствовала его бегству. Осторожно раздвинув связывающие повозки железные цепи, бандит устроил между ними проход и тихонько свистнул. Умная лошадь его тотчас узнала свист своего хозяина и быстро проскользнула за ним в промежуток между повозками. Кучильо, не мешкая, вскочил в седло, не коснувшись стремян, затем пришпорил лошадь, которая скрылась в темноте ночи.

Вокруг и внутри лагеря земля была усеяна множеством трупов. Догоравшее пламя костров освещало красноватым светом эти ужасные следы кровавого пира, так неожиданно разыгравшегося среди ночи; рев рассвирепевших дикарей сливался с ружейной пальбой и свистом стрел, беспрерывно рассекавших воздух. При багряном зареве костров отвратительные лица индейцев принимали еще более зловещий вид; они то появлялись, то исчезали в беспрестанно сменявшихся полосах света и тьмы, так что не было возможности хотя бы приблизительно прикинуть количество нападавших.

В одном месте защитники лагеря не могли устоять против беспрерывных атак; большая часть их была убита или ранена, и оставшиеся в живых оказались не в состоянии долее противиться натиску краснокожих, ворвавшихся в лагерь подобно неодолимой кровавой волне. Произошла общая свалка: белые и краснокожие дрались грудь в грудь, составляя одну неразрывную группу, над которой тут и там развевались перья головных уборов дикарей. Однако вскоре мексиканцам удалось снова сомкнуть свою прорванную линию и отрезать отступление ворвавшимся в лагерь апачам, которые продолжали свирепствовать в нем, подобно диким зверям.

Заметив опасность, Педро Диас, Ороче и Бараха бросились к месту, где находились индейцы, и столкнулись лицом к лицу со своими врагами. Покрытые кровью и пылью, три мексиканца сражались отчаянно.

Посреди группы апачей, с яростью поражавших копьями и томагавками как людей, так и лошадей и мулов, особенно выделялся один воин, в котором благодаря особенной раскраске лица можно было легко узнать одного из вождей племени. В пылу битвы он уже второй раз сталкивался лицом к лицу с белыми.

— Сюда, Диас! — закричал Бараха храброму мексиканцу. — Пантера здесь!