Похождения бравого солдата Швейка - Ярослав Гашек Страница 6

Чистые, уютные комнатки областного уголовного суда произвелина Швейка самое благоприятное впечатление: выбеленные стены, чёрные начищенныерешётки и сам толстый пан Демертини, старший надзиратель подследственнойтюрьмы, с фиолетовыми петлицами и кантом на форменной шапочке. Фиолетовый цветпредписан не только здесь, но и при выполнении церковных обрядов ввеликопостную среду и в страстную пятницу.

Повторилась знаменитая история римского владычества надИерусалимом. Арестованных выводили и ставили перед судом Пилатов 1914 годавнизу в подвале, а следователи, современные Пилаты, вместо того чтобы честноумыть руки, посылали к «Тессигу» за жарким под соусом из красного перца и запльзенским пивом и отправляли новые и новые обвинительные материалы вгосударственную прокуратуру.

Здесь в большинстве случаев исчезала всякая логика ипобеждал параграф, душил параграф, идиотствовал параграф, фыркал параграф, смеялсяпараграф, угрожал параграф, убивал и не прощал параграф. Это были жонглёрызаконами, жрецы мёртвой буквы закона, пожиратели обвиняемых, тигры австрийскихджунглей, рассчитывающие свой прыжок на обвиняемого согласно числу параграфов.

Исключение составляли несколько человек (точно так же, как ив полицейском управлении), которые не принимали закон всерьёз. Ибо и междуплевелами всегда найдётся пшеница.

К одному из таких господ привели на допрос Швейка. Это былпожилой добродушный человек; рассказывают, что когда-то, допрашивая известногоубийцу Валеша, он то и дело предлагал ему: «Пожалуйста, присаживайтесь, панВалеш, вот как раз свободный стул».

Когда ввели Швейка, судья со свойственной ему любезностьюпопросил его сесть и сказал:

— Так вы, значит, тот самый пан Швейк?

— Я думаю, что им и должен быть, — ответилШвейк, — раз мой батюшка был Швейк и маменька звалась пани Швейкова. Я немогу их позорить, отрекаясь от своей фамилии.

Любезная улыбка скользнула по лицу судебного следователя.

— Хорошеньких дел вы тут понаделали! На совести у васмного кое-чего.

— У меня всегда много кое-чего на совести, —ответил Швейк, улыбаясь любезнее, чем сам господин судебный следователь. —У меня на совести, может, ещё побольше, чем у вас, ваша милость.

— Это видно из протокола, который вы подписали, —не менее любезным тоном продолжал судебный следователь. — А на вас вполиции не оказывали давления?

— Да что вы, ваша милость. Я сам их спросил, должен лиэто подписывать, и, когда мне сказали подписать, я послушался. Не драться жемне с ними из-за моей собственной подписи. Пользы бы это, безусловно, непринесло. Во всём должен быть порядок.

— А что, пан Швейк, вы вполне здоровы?

— Совершенно здоров — так, пожалуй, сказать нельзя,ваша милость, у меня ревматизм, натираюсь оподельдоком.

Старик опять любезно улыбнулся.

— А что бы вы сказали, если бы мы вас направили ксудебным врачам?

— Я думаю, мне не так уж плохо, чтобы господа врачитратили на меня время. Меня уже освидетельствовал один доктор в полицейскомуправлении, нет ли у меня триппера.

— Знаете что, пан Швейк, мы всё-таки попытаемсяобратиться к судебным врачам. Подберём хорошую комиссию, посадим вас впредварительное заключение, а вы тем временем отдохнёте как следует. Ещё одинвопрос. Из протокола следует, что вы распространяли слухи о том, будто скороразразится война?

— Разразится, ваша милость господин советник, оченьскоро разразится.

— Не страдаете ли вы падучей?

— Извиняюсь, нет. Правда, один раз я чуть было не упална Карловой площади, когда меня задел автомобиль. Но это случилось много леттому назад.

На этом допрос закончился. Швейк подал судебному следователюруку и, вернувшись в свою камеру, сообщил своим соседям:

— Ну вот, стало быть, из-за убийства эрцгерцогаФердинанда меня осмотрят судебные доктора.

— Меня тоже осматривали судебные врачи, — сказалмолодой человек, — когда я за кражу ковров предстал перед присяжными.Признали меня слабоумным. Теперь я пропил паровую молотилку, и мне за этоничего не будет. Вчера мой адвокат сказал, что если уж меня один раз призналислабоумным, то это пригодится на всю жизнь.

— Я этим судебным врачам нисколько не верю, —заметил господин интеллигентного вида. — Когда я занимался подделкойвекселей, то на всякий случай ходил на лекции профессора Гевероха. Потом меняпоймали, и я симулировал паралитика в точности так, как их описывал профессорГеверох: укусил одного судебного врача из комиссии в ногу, выпил чернила изчернильницы и на глазах у всей комиссии, простите, господа, за нескромность,наделал в углу. Но как раз за то, что я прокусил икру одного из членов этойкомиссии, меня признали совершенно здоровым, и это меня погубило.

— Я этих осмотров совершенно не боюсь, — заявилШвейк. — На военной службе меня осматривал один ветеринар, и кончилось всёочень хорошо.

— Судебные доктора — стервы! — отозвалсяскрюченный человечек. — Недавно на моём лугу случайно выкопали скелет, исудебные врачи заявили, что этот человек сорок лет тому назад скончался отудара каким-то тупым орудием по голове. Мне тридцать восемь лет, а меня посадили,хотя у меня есть свидетельство о крещении, выписка из метрической книги исвидетельство о прописке.

— Я думаю, — сказал Швейк, — что на всё надосмотреть беспристрастно. Каждый может ошибиться, а если о чем-нибудь оченьдолго размышлять, уж наверняка ошибёшься. Врачи — тоже ведь люди, а людямсвойственно ошибаться. Как-то в Нуслях, как раз у моста через Ботич, когда яночью возвращался от «Банзета», ко мне подошёл один господин и хвать арапникомпо голове; я, понятно, свалился наземь, а он осветил меня и говорит: «Ошибка,это не он!» Да так эта ошибка его разозлила, что он взял и огрел меня ещё разпо спине. Так уж человеку на роду написано — ошибаться до самой смерти. Вотоднажды был такой случай: один человек нашёл ночью полузамёрзшего бешеного пса,взял его с собою домой и сунул к жене в постель. Пёс отогрелся, пришёл в себя иперекусал всю семью, а самого маленького в колыбели разорвал и сожрал. Илиприведу ещё пример, как ошибся один токарь из нашего дома. Отпер ключомподольский костёл, думая, что домой пришёл, разулся в ризнице, так как полагал,что он у себя в кухне, лёг на престол, поскольку решил, что он дома в постели,накрылся покровами со священными надписями, а под голову положил евангелие иещё другие священные книги, чтобы было повыше. Утром нашёл его там церковныйсторож, а наш токарь, когда опомнился, добродушно заявил ему, что с нимпроизошла ошибка. «Хорошая ошибка! — говорит церковный сторож. —Из-за такой ошибки нам придётся снова освящать костёл». Потом предстал этоттокарь перед судебными врачами, и те ему доказали, что он был в полном сознаниии трезвый, — дескать, если бы он был пьян, то не попал бы ключом взамочную скважину. Потом этот токарь умер в Панкраце… Приведу вам ещё одинпример, как полицейская собака, овчарка знаменитого ротмистра Роттера, ошибласьв Кладно. Ротмистр Роттер дрессировал собак и тренировал их на бродягах до техпор, пока все бродяги не стали обходить Кладненский район стороной. ТогдаРоттер приказал, чтобы жандармы, хоть тресни, привели какого-нибудь подозрительногочеловека. Вот привели к нему однажды довольно прилично одетого человека,которого нашли в Ланских лесах. Он сидел там на пне. Роттер тотчас приказалотрезать кусок полы от его пиджака и дал этот кусок понюхать своим ищейкам.Потом того человека отвели на кирпичный завод за городом и пустили по егоследам этих самых дрессированных собак, которые его нашли и привели назад.Затем этому человеку велели залезть по лестнице на чердак, прыгнуть черезкаменный забор, броситься в пруд, а собак спустили за ним. Под конецвыяснилось, что человек этот был депутат-радикал, который поехал погулять вЛанские леса, когда ему опротивело сидеть в парламенте. Вот поэтому-то я иговорю, что всем людям свойственно ошибаться, будь то учёный или дуракнеобразованный. И министры ошибаются.